Через два или три двора залаяла собака, встревоженная странным рассветным гостем. Из дома, охая и глухо ругаясь, выбралась какая-то фигура и двинулась к забору, проверять, кого принесло в такой час. По бесформенной бороде и сутулости Клаус узнал Феликса, старого кровельщика. Феликс ругал бесстыжую собаку, вздумавшую поднять тревогу посреди ночи, погоду, Господа Бога и весь окружающий мир. Клаус улыбнулся. Некоторые вещи изменить не под силу даже войне.
— Доброго утра, Феликс! — крикнул он через забор.
Кровельщик встрепенулся, как старая птица, испуганно дернулся, но вспомнил, видимо, голос.
— Клаус! — воскликнул он хрипло, даже руками всплеснув от неожиданности, — Вот это дело! Клаус! Вот же оно как… Ну ты подумай. Собственной персоной!
— Во плоти, как видишь.
— Вот это радость нашим палестинами, — забормотал Феликс, щурясь, чтобы рассмотреть собеседника, — Никак Господь Бог наконец проверил дальний ящик с корреспонденцией… С фронта, значит?
— А то откуда же.
— Отвоевался?
— Похоже на то. Третьего дня получил документы, сразу на поезд… Ну и вот.
Клаус не знал, что еще сказать. А старый Феликс, кажется, не знал, что еще спросить.
— Вовремя ты вернулся, Клаус. Нам сейчас штейнмейстеры позарез нужны. А тут наш магильер домой вернулся, то-то радости будет…
Клаус без всякой цели покрутил в руках посох.
— К сожалению, я больше не занимаюсь магильерством, — сказал он, — Хватит с меня этих штучек. Ухожу на покой.
— Это как это? — заволновался Феликс, щуря свои беспокойные выцветшие глаза, — Это как так? Со службы, что ли, уходишь?
Клаус шутливо козырнул ему, как какому-нибудь офицеру:
— Так точно. Бросаю кайзерскую службу. Кладу шапку на полку, знаете ли.
— Но ты же штейнмейстер, Клаус?
— Ну не по гроб жизни же мне лычки носить? Был штейнмейстер Его Величества кайзера сорок первого инженерного батальона, а стал просто Клаус. Такой вот фокус, понимаешь.
Феликс выглядел смятенным, на Клауса смотрел недоверчиво, точно пытаясь определить, не пытаются ли с ним, старым уважаемым кровельщиком, сыграть какую-то глупую шутку.
— Странные времена настали, — наконец сказал он, — Отродясь не слышал, чтоб кто-то магильерскую службу бросал по собственной воле.
— К чему она мне? Присягали мы кайзеру, а где кайзер сейчас, сам черт не разберет. Войну мы профукали. Что ж мне теперь, греметь шпорами на парадах? К чему? Так что я демобилизовался, забрал документы, да и махнул домой. Лучше тут жить, чем штейнмейстерскую лямку тянуть. Буду себе хозяйство вести, работать, воздухом чистым дышать, да как-нибудь и протяну без магильерских чинов. Вот так я думаю.
Феликс покачал головой.
— Ну Бог с ней, со службой. Главное, чтоб человек добрый был, а что за мундир на нем, неважно. Но ведь ремесло свое штейнмейстерское не бросишь? У нас тут половину домов, знаешь ли, смело. Чинить надо, печи класть, колодцы чистить, канавы копать… Работы невпроворот.
— И ремесло бросаю, — сказал Клаус и заметил в глазах Феликса настоящий испуг, сверкнувший, как линзы артиллерийского наблюдателя из-под маскировочной сети, — Закончилось мое ремесло. Как шеврон снял, так себе и приказ — отныне никаких магильерских приемов. Заживу, как человек. Даже кирпичика магильерством не подниму. Разве что руками. Рукам доверия больше.
— Вот же выдумал! — не сдержался Феликс, глядя на Клауса то испуганно, то сердито, а то и вовсе с каким-то непонятным выражением, — Ну как же это так? Чем тебе от магильерства плохо? Это же сила, дар… Не каждому дано валуны одним взглядом тягать! Не каждому, Клаус!
— Ну раз не каждому, так и я, пожалуй, перебьюсь.
— Подумал бы ты, пока не поздно. Ведь какая силища в тебе была! Вся деревня сбегалась смотреть, как ты огромными валунами жонглируешь, как простыми кеглями. А как ты рвы копал!.. Пальцами щелкнешь, нахмуришься, и только земля сама собой во все стороны летит… А как землетрясение в двенадцатом году остановил!..
Клаус положил свою тяжелую ладонь на его сморщенное хрупкое плечо.
— Хватит с меня этих фокусов, Феликс. Насмотрелся. Руки у меня, слава Богу, не оторвало, голова на месте, довольно и этого. А кто при руках и голове себе в жизни места не найдет, у того и верно камень вместо мозга. Кстати, что там мой дом? Чинить, небось, пора?
— Твой дом… — Феликс смущенно опустил глаза, — Извини, Клаус. Забыл сказать. Как увидел тебя, так все из головы высыпалось, как стружка из ящика… Дом…
— Что с ним?
— Под снаряд он попал. А может, бомбу. Черт разберет. Весной минувшего года, как раз снег сошел… Француз и про нашу деревню вспомнил. Прятались по погребам или в лес бежали, а уж сколько скотины осколками перебило… У Зебельца враз — две коровы…
— А дом? — напомнил Клаус, мрачнея. Что-то черное вползло в душу, зашевелилось там, закололо. Будто какая-то змеиная гадина заползла на крыльцо.
— Говорю же, накрыло его. Я так думаю, не случайно. Самый большой дом в деревне, сплошь камень, немудрено приметить. Наверняка француз решил, что там склад или какой-нибудь еще важный объект. Ну и врезал, для верности…
— Сильно ему досталось?
— Да, по правде, изрядно. Снесло, считай, под корешок. Странно, что под землю не провалился…
— Ясно, — сказал Клаус, вновь поднимая потрепанный вещмешок на плечо, — Ну, я гляну, что к чему. Может, не так все и плохо. Что сломалось, всегда починить можно.
— Так-то оно так, — согласился Феликс с сомнением, — Только не думаю я, что без твоих магильерских ухваток что-то сделать можно. Столько камня битого, считай, все с начала строить…
— Разберемся. Бывай, Феликс. Пойду я к себе.
Клаус миновал почту, поднялся вверх по улочке, повернул возле скобяной лавки. Привычный маршрут, который помнили его ноги. Даже осколок повыше колена перестал как будто досаждать, только царапал тихонько под кожей.
Клаус помнил свой дом в мелочах, мог бы нарисовать с закрытыми глазами. Неудивительно, ведь каждый его камень был любовно вставлен им самим, еще в те времена, когда золотое галунное шитье господ магильеров вызывало лишь восторг окружающих. Когда не все подозревали, что дар штейнмейстера управлять мертвым камнем можно использовать не только для возведения домов.
Дом был большой, двухэтажный, очень просторный. Как и все штейнмейстеры, Клаус даже в юности отличался массивным телосложением, и дом клал соответственный, под стать себе. Без узких мест и низких потолков, с широкими светлыми окнами, с массивными лестницами и просторным погребом. Клаус ничего не знал об архитектуре, но каждый штейнмейстер едва ли не от рождения способен соорудить дом. Для этого надо лишь чувствовать камень, его вес, структуру и внутреннее строение. Умение складывать дома дается штейнмейстерам так же легко, как фойрмейстерам — умение показывать огненные фокусы с разлетающимися во все стороны языками пламени.
