— Магильерство — это дар. Способность подчинять себе материю, — терпеливо и почти мягко сказал Манфред, — Если ты используешь инструмент только для убийства, это не значит, что им нельзя и созидать. Каждый из нас умеет дробить камнями кости, проламывать головы и копать траншеи. Мы мастера осадного и инженерного дела. Но вместе с тем мы способны на множество вещей. Строить дома и мосты, копать шахты и колодцы, искать полезные минералы…
— Если дар может использоваться для войны, это проклятый дар.
— Конечно, — Манфред развел руками, и сделал какой-то неопределенный жест. Не такой, какой он обычно делал, чтоб поднять валун и обрушить его на пулеметное гнездо, — В этом, кажется, есть что-то библейское. Отречение. Очищение. Ты агнец, Клаус. Ты отрекся от своего искусства только лишь ради того, чтоб это искусство кого-то не погубило. В некотором роде это даже красиво.
Клаус мотнул головой. Присутствие Манфреда подавляло его и злило. Это был какой-то другой Манфред. А может, это он был другим. Каким-то другим Клаусом, беспомощным и глупым, стоящим перед многотонным валуном с безоружными руками.
— У нас есть сила, — сказал он, — А тот, у кого сила, всегда будет солдатом. В этой войне или любой другой. Я не хочу.
— Поэтому ты сдался.
— Поэтому я сделал свой выбор.
— Самокастрация. Удел мучеников, — Манфред поморщился, — Опять-таки, в этом есть что-то библейское. Ты — праведник, отрекшийся от проклятого дара, а я, видимо, змей-искуситель.
— Я всегда плохо знал Библию. Но я всегда знал, как строить… дома.
Клаус закашлялся. Оказывается, даже от небольшого монолога можно устать так, что начнут подламываться ноги. Словно перетаскал на спине добрую тонну камней.
Манфред поднялся с камня, на котором сидел, внимательно осмотрел брюки и стряхнул с них пыль. Он не воспользовался для этого своей силой, и Клаус был ему за это даже благодарен.
— Значит, так? Останешься тут? Блестящий штейнмейстер так и будет тягать камни на своем горбу, пока не умрет, всеми забытый, точно дешевая лошадь?
— Называй как хочешь. И закончим разговор на этом. У меня… много работы впереди.
— Извини, не хотел тебе помешать.
— Зачем ты приехал? — спросил Клаус устало.
— Чтобы повидать своего старого боевого товарища, конечно.
— Чепуха. Я слишком хорошо тебя знаю, Манфред. Заканчивай.
Манфред переменился в лице. Он не смутился. Такие, как он, не умеют смущаться, но холодные серые камни на миг утратили свою твердость.
— Ты прав, у меня к тебе есть нечто большее, чем пустой школярский разговор на тему жизни, смерти и библейского предназначения. У меня есть предложение.
— Даже не представляешь, сколько предложений мне пришлось отвергнуть в последнее время… — пробормотал Клаус.
— Но я могу помочь тебе.
Один из камней вдруг поднялся в воздух и осторожно попытался приткнуться в кладку из прочих. Он двигался мягко и легко, как невесомая бабочка. Клаус следил за его передвижениями, но когда камень уже готовился занять свое место, оттолкнул его рукой. Камень не стал настаивать. Опустился на прежнее место.
— Мне не нужна помощь, Манфред. Выкладывай, что хотел, и хватит на этом.
Бывший обер-штейнмейстер вздохнул. Этот вздох оказался гулким и протяжным, как эхо, блуждающее в утесах.
— Понимаешь ли, сейчас — особенное время… Время, когда делается будущее.
— Теперь уже ты впал в философствующий тон.
— Это не преувеличение. В Берлине сейчас творятся большие дела. Ты давненько отошел от столичной жизни и многого не знаешь.
— Кайзер бежал, страна в руинах, инфляция, голод…
Манфред дернул плечом.
— Да, наш старый дом рухнул. От него остались руины. Как и от твоего. Но на руинах часто поднимается что-то новое. Есть люди, которые хотят построить дом — как ты. Восстановить разрушенное.
Клаус недоверчиво усмехнулся.
— Масоны?
— Нет. «Вольные каменщики» не знают, что такое камень. Другие люди, Клаус. Люди, которые не хотят быть слепым оружием — как и ты. Люди, которые были им, но решили более не исполнять чужих приказов. Оружие поумнело, Клаус. Оно стало мыслить. Как ты.
— Оружие не мыслит.
— Магильеров запретили по всей стране. Но как ты думаешь, сколько из них осталось? Из тех, что не легли в пашни Франции, не сбежали за границу, не раскаялись? Их очень много, Клаус. Ты даже представить себе не можешь, как много. Они хотят возвести на руинах старой Германии что-то новое. Они запрещены, но они не ушли. Они тут. Всегда будут тут. От дара не отрекаются. Даже если он объявлен запретным.
Клаус пожевал губами.
— Значит, ты вербуешь меня? Куда? Партия этого… Дрекслера
[26]?
Манфред осклабился.
— Значит, что-то все-таки слышал, агнец?
— Немного. Слышал, он собирает под своим крылом старых фронтовых магильеров. Укрывает их от новых законов, сколачивает, преобразует. Какие-то тайные пароли, квартиры… Манфред, я слишком стар для этого. И, к тому же, мне есть, чем заняться. Перевороты не для меня.
— Перевороты? Оставь их детям. Никаких переворотов, — Манфред приблизился к нему, положил на спину руку, кажущуюся легкой, но способной сокрушить бетонную плиту толщиной в двадцать сантиметров, — Все серьезнее. У них есть власть.
— У вас, — машинально сказал Клаус.
— Что?
— У вас есть власть — ты это хотел сказать.
— Да. У нас. У нас есть политические партии и газеты. Чиновники и судьи. Есть старые боевые товарищи, вроде нас с тобой. Они не хотят прятаться по норам. Они лишь выжидают.
Клаус кисло улыбнулся.
— Чего? Восстановления Ордена Штейнмейстеров? Возвращения права носить красивую синюю форму?
— Не Ордена. Пора выбросить старые игрушки на помойку. Орден — архаизм, глупость… Магильеры объединяются друг с другом. Пламя с водой, камень с воздухом. Жизнь со смертью. Неважно. Этот союз основан на чем-то большем, чем родство банальных стихий.
— Объединяются, чтобы дорваться до власти? Я верно понял?
— Не просто дорваться, — терпеливо поправил Манфред, — Чтобы взять власть, как опасную вещь, как снаряд с неисправным взрывателем, и хранить ее от дураков вроде нынешних. От всех этих безумных социалистов и напыщенных аристократических дураков. И те и другие оказались вредоносными организмами, уничтожающими Германию. Больше никаких социальных фокусов. Нам нужны надежные, проверенные люди. Которые в полной мере хлебнули фландрийской грязи. И не хотят быть больше оружием тех самых дураков и подлецов.
