— Все-таки помнишь меня, — улыбнулся Кронберг. Говорил он беззвучно, одними губами. Морю не интересны чужие звуки, — Помнишь… Ну, давай. Вот так, вот так…
Протянутая для рукопожатия рука немного дрогнула, пальцы стали осторожно двигаться, на ходу вспоминая нужный порядок, подстраиваясь, как пальцы опытного скрипача, они не столько давили на что-то, сколько воспринимали чужую пульсацию, играли с ней, нащупывали что-то.
Море, раз за разом окатывающее его ноги ледяными брызгами и тающей пеной, изменилось. Из его серо-зеленого тела поднялась колонна воды толщиной с человеческое запястье, не больше. Эта колонна вырастала из воды и медленно тянулась к руке Кронберга, точно неуклюжее щупальце, ищущее рукопожатия. Кронберг позволил ему коснуться своей ладони, ощутил чужое холодное прикосновение. Какая же соленая вода… Давно ему не приходилось иметь с такой дела. Но это не страшно. Море его помнит. А уж он-то сумеет найти язык с этим зверем…
Кронберг резко поднял руку выше, и колонна морской воды стала расти вертикально вверх. Секунда — и она уже выше человеческого роста, причудливый побег на поверхности волнующегося и шипящего морского поля. Две секунды — и водяное щупальце качается уже высоко над головой Кронберга. Под порывами ветра оно рябило, в его толще можно было разглядеть беспорядочные водовороты клочьев водорослей, но вместе с тем казалось незыблемым, как каменный столб.
Едва уловимое глазом движение пальцев — и водяное щупальце утратило эту незыблемость, стало пластичным, упругим, танцующим на ветру. Кронберг заставил его выгнуться резкой дугой, потом хлестнул по поверхности моря, срезая с волн пенную шапку, потом вновь поднял свой водный хлыст высоко над головой.
— Порядок, — пробормотал он, прислушиваясь к собственным ощущениям, — Надо думать, я все еще в неплохой форме. А теперь попробуем-ка номер посложнее.
Сразу несколько водных стеблей поднялись над поверхностью моря. Они покачивались из стороны в сторону, как змеи, но двигались мягко, с недостижимой грубым мышцам теплокровных существ грациозностью. Их движение было похоже на движения падающего дубового листа, который скользит плавно, но плавность мгновенно переходит в резкость и стремительность. Нет ничего, что способно было бы двигаться мягче и плавне воды. Послушные воле Кронберга, водяные хлысты стали переплетаться между собой, образовывая причудливую фигуру, с каждой секундой все более усложняющуюся. От вертикалей отделились отростки, мгновенно переплелись между собой, образовав сложную систему из тончайших связей. Это был какой-то сказочный лабиринт, состоящий из морской воды, водорослей и мельчайших частиц песка, циркулировавших в ней. Спустя несколько секунд он уже стал так сложен, что человеческий взгляд принял бы его за безумное переплетение форм. Водяные петли охватывали друг друга, между ними скользили толстые и тонкие водяные жилы, а самые крошечные уже были толщиной с нитку.
Кронберг удовлетворенно кивал, не отрываясь от работы. Поначалу он двигался скованно, пальцы ощущали непривычное сопротивление, как у человека, взявшего в руки сложный инструмент после долгого перерыва. Но это быстро проходило. Кронберг ощущал покорность водной стихии, и эта покорность наполняла его внутренним ликованием. Он ощущал бегущие в собственном теле потоки воды, горячей и густой. Тоже жидкость, лишь другого цвета и состава. Дураки те, кто говорят, что кровь — не вода. Кровь — это вода, просто заключена она в хрупкую человеческую оболочку, ей не позволено, подобно морю, жить своей жизнью, укрывая в непроглядных глубинах собственные сокровенные секреты. Она поставлена на службу человеку, как сейчас морская вода служит Кронбергу. Но, в сущности, есть ли между ними разница?..
Кронберг почувствовал, что от упражнений на сосредоточенность и контроль пора переходить к активной фазе. Он выполнил пару переходных упражнений, просто чтоб пробудить память, и резко распрямил руку.
Лабиринт дрогнул — и рассыпался водяной пылью, превратившись в мириады застывших капель. Но эти капли не упали вниз, влившись обратно в море, а остались висеть — множество полупрозрачных идеально-круглых шариков. Кронберг ощущал каждый из них, и каждый из них был подвластен ему. Он уже приметил подходящую цель — навеки вросший в песок валун. Его грубая серая поверхность походила на слоновью шкуру и даже на вид была необычайно прочная. Раз уж ее за много лет не стесали волны прибоя…
Кронберг заставил тело вытянуться в струну, накапливая необходимую энергию — а потом швырнул по направлению к валуну россыпь висящих в воздухе капель.
Это было похоже на выстрел, снятый кинокамерой старого образца. Капли висят в воздухе перед Кронбергом, и в каждой крохотной искрой отражается солнце — скачок пленки — и валун с громким хрустом раскалывается на множество частей. Когда водная пыль осела, стало видно, что от валуна почти ничего не осталось, его раздробило на части, самые мелкие из которых волны с готовностью утащили за собой. Большие остались лежать, их поверхность была неровной, изломанной, точно каменную шкуру испещрили удары тысячи крохотных снарядов.
Кронберг удовлетворенно кивнул. Всем известно, вода точит камень. Она может делать это день за днем на протяжении многих лет, или же за секунду, зависит лишь от ее силы и плотности. Вода может быть тверже стали и острее бритвы. Надо лишь подыскать для нее правильную форму. И еще — найти руку, способную удержать получившийся инструмент.
Кронберг потер онемевшие от напряжения пальцы. В последний миг перед тем, как он обрушил удар воды на выбранную цель, ему показалось, что из воды торчит не грубая туша каменного валуна, а косой нос боевого корабля с выступающей хищной скулой. И бил он, как по кораблю, заставляя капли прорубать препятствие, словно многослойную бронированную сталь. Барабанные перепонки заранее напряглись, ожидая услышать скрежет и звон разрываемого на части металла, и теперь ныли, ощущая лишь ритмичный плеск волн.
Корабли остались в прошлом. Как и многое другое. С кораблями ему сражаться больше не придется. Война давно закончена, да и под ногами у него много лет не броневая палуба, а асфальт и паркет. Или же, как сейчас, мелкий желтый песок Хайлигендамма…
«Но один корабль мне потопить все же осталось, — подумал Кронберг, разминая похолодевшие от морского дыхания пальцы, — Один, самый последний, корабль. Совсем небольшой, совсем хрупкий. С ним проблем не будет, сноровки я не утратил».
Кронберг сделал несколько шагов по мокрому песку, не обращая внимания на волны. Надо сделать еще несколько упражнений, чтоб убедиться в том, что водная стихия так же послушна ему, как и прежде. Легко работать с пресной и теплой водой, но работа с морем требует серьезного напряжения, этот инструмент не только опасен, но и сложен. Надо проникнуть в глубины моря, ощутить каждое мельчайшее течение у его берегов, каждую складку дна. Море не даст управлять собой самонадеянному глупцу, скорее, раздавит его самого. Как и все древние существа этой планеты, море обладает бесконечным запасом спокойствия, но даже самое спокойное существо можно разозлить.
Некстати вспомнился Дитмар с «Фон дер Тана». Его тощая серая фигура в морской форме, замершая на палубе в таком напряжении, точно на плечах приходится удерживать само небо. И его лицо, белое, как у утопленника, с глазами из непрозрачного стекла вроде тех осколков, что море выкидывает на пляж…
