Иногда Кронбергу казалось, что море, в котором плавают идеи Мартина и его партийного руководства, гораздо глубже и опаснее, чем кажется им самим. Но, считая себя профаном в политике, он никогда не говорил этого вслух. Может, из-за этого его и считали профессионалом.
— Хватит. Я все понял, — Кронберг выставил вперед ладони, — Политика — это ваша стихия. Так ты не назовешь мне имя?
— А оно действительно тебе надо?
— Не глупи, Мартин. Ваша партийная конспирация зачастую совершенно бессмысленна. Все равно на следующий день газеты напечатают некролог в черной рамке, где будет написано, как выдающийся сын Германии нелепо погиб во время купания… Ведь будет, так?
Мартин усмехнулся. И подмигнул Кронбергу:
— Будет. Ладно, ты прав, глупо плодить секретность там, где ей не место. Его зовут Штрассер. Грегор Штрассер
[28], если тебе это что-то скажет.
— Ничего не говорит.
— Я так и думал. Тем лучше.
— Кто он? Социалист?
— Ну что ты. Где ты видел социалистов с таким умным лицом?..
— Анархист? Коммунист?
— Снова нет. Скажем так, одно время он относился к числу наших союзников. Не очень долго, к сожалению.
— Слишком хитер?
— Слишком жаден, — вздохнул Мартин, — Некоторым союзникам это качество долго можно прощать. Но Штрассер определенно израсходовал отпущенный ему запас терпения. Одно время он помогал нам по части пропаганды и организационной работы, а его брат сейчас выпускает «Берлинскую рабочую газету».
— Редко читаю газеты.
— Не читай вовсе. Помои для свиней. Причем все, вне зависимости от названия. Так вот, с некоторых пор Штрассер решил, что наша партия недостаточно заинтересована в его услугах. Исключительно политический аспект. С тех пор, как наш старик Дрекслер поднял в рейхстаге вопрос о том, чтоб реабилитировать магильеров… Ты же понимаешь, что мы всегда зондируем почву на счет этого и осторожно продавливаем позиции. Некоторых это пугает. Большей частью это безумные старики, но есть среди них и иная публика. Из тех, что яростно противятся реставрации старых традиций. Нашему возвращению, проще говоря.
— А Штрассер? — коротко спросил Кронберг. Он терпеть не мог долгие политические беседы, в процессе которых нередко терял нить рассуждения. В отличие от Мартина, который в этой стихии ощущал себя благотворно и уверенно, как рыба в воде.
— Он решил уйти от Дрекслера. От нас. Предложить свои услуги… другим игрокам. Нашел себе достаточно влиятельного покровителя из гинденбургских птенцов, имеющего свою, весьма крепкую, партийную платформу. Судя по всему, Штрассер планирует стать нашим противником, используя накопленный политический вес и, конечно, «Берлинскую рабочую газету», — Мартин поддался вперед, опершись о подлокотники кресла, и Кронбергу на миг показалось, что под его шелковым халатом еще остались крепкие мышцы, — Его газета может стать рупором враждебной нам силы. Громить наши с Дрекслером позиции, клеймить проклятых магильеров и морочить честным людям головы. Партия считает, что это неправильно. Партия считает, тебе надо им заняться.
Кронберг убрал фотокарточку в карман. Позже он сожжет ее, как только убедится в том, что хорошо запомнил лицо.
— Бывший военный?
— Иных сейчас в политике не бывает. Хауптман, два Железных креста на Западном фронте.
— Наверняка, готов к покушениям и хорошо защищен, — предположил Кронберг, — Пистолет под пиджаком, куча крепких парней вокруг, а то и что посерьезней.
— Аплодирую твоей проницательности. Как догадался?
— Иначе бы вы ко мне не обратились.
— Молодец, соображаешь, — Мартин поджал губы, — Штрассер осторожен, и неудивительно. Мы же сами его и выдрессировали. Но что поделать. Дрекслер не любит, когда сопляки вроде Штрассера мнят себя великими игроками. Как показывает практика, проще натаскать еще пару сопляков, чем разбираться с очередным самоуверенным выскочкой, уверенным в том, что ухватил удачу за шею.
— Оставь политику, она меня не интересует. Что с его безопасностью?
— На уровне. Прочный дом, верные друзья и неподкупные любовницы. Бронированный автомобиль, вроде тех, в которых американские полицейские гоняются за бутлегерами. Должно быть, удивительно счастливый человек…
Кронберг кивнул самому себе.
— Ясно. Значит, будем планомерно взламывать оборону?
— Этого не потребуется. Цени прежде всего не артиллерию, а разведку, дорогой мой! В его обороне есть брешь, в которую мы введем наши пехотные части. Видишь ли, штурм не потребуется. Штрассер слишком любит купальни Хайлигендамма, ездит туда каждое лето на десять дней. Эй, прекрати, что ты делаешь!
Мартин смотрел на свой бокал. Вина там уже не было. Собравшись в один багровый пузырь, оно покачивалось перед лицом Мартина как крошечный планетарный спутник.
Кронберг улыбнулся и шевельнул пальцем, позволив вину мягко опуститься обратно и приобрести естественную форму. Этот фокус он проделывал не впервые, но всякий раз фойрмейстер выглядел сбитым с толку и удивленным. Привыкший управлять огненной стихией, в водной он привык видеть лишь пассивную и безвольную среду. Это забавляло. Иногда Кронбергу доставляло удовольствие сбить с приятеля спесь.
— Вассермейстерские приёмчики… — проворчал Мартин, с подозрением глядя на бокал, по поверхности вина еще разбегались круги, — А что будет, если я на людях начну раскуривать папиросы без спичек или воспламеню на каком-то дураке шляпу?.. Кстати, на счет фокусов. Надеюсь, ты понимаешь, что про них придется забыть накрепко. Ни одна живая душа не должна узнать в тебе вассермейстера.
— Понимаю.
— Если во время купания утонет видная партийная шишка, их собственная служба безопасности встанет на дыбы. Или какой-то не в меру дотошный журналист докопается до правды. Сложить один факт с другим не сложнее, чем примкнуть штык к винтовке. Поэтому ты не под каким видом не должен раскрывать маскировки. Ты просто функционер на отдыхе. Партийные бонзы всех мастей Хайлигендамм ценят, так что выделяться ты не будешь.
— Этот человек просто утонет? — по-деловому спросил Кронберг.
Мартин кивнул.
— Да. Это прискорбное событие произойдет прямо возле гостиницы. Лучше всего без свидетелей.
— Тело обнаружат?
— Да, уже через несколько часов. Ты сможешь это сделать?
— Без труда. Тело может всплыть хоть через неделю.
Мартин поморщился.
— Не надо через неделю. Пусть всплывет в тот же день. Это, конечно, вызовет волнение, но не панику. В конце концов, в столь солидном возрасте несколько безрассудно плавать подолгу в холодной воде…
