– Забавненько… – протянул я задумчиво. – Ну ладно, проехали.
Я чувствовал себя странно. Мы сидели в кафе, было светло, прохладно, чисто, негромко гудел кондиционер, шипела кофемашина. В ближнем простенке висел постер с каким-то чернокожим футболистом в дредах и надписью поперек: «АРГЕHТИHА МАHИТ HЕГРА», в соседнем – стилизованный красно-черный агитплакат с призывом: «ЛОМ О СМОКИHГИ ГHИ, КОМСОМОЛ!» За стойкой бара блестела полка с напитками, обозначенная как «ЗОЛОТО ЛОЗ». Однако иногда, на долю секунды, электрический свет как будто мерк, звуки уплывали и вместо аромата кофе и выпечки мой нос улавливал запахи плесени, пыли и мышей, а боковым зрением виделись внезапно какие-то вешалки. Стоило попытаться на этом сосредоточиться, наваждение пропадало, и мы снова сидели в обычном кафе.
– С вами «Радио Морзе» и Антон Эшерский! – внезапно воскликнуло в колонках радио.
– Ты в записи тут или там? – засмеялась Анюта.
– В какой еще записи? – ошарашенно ответил я. – У меня все эфиры прямые, как единственная извилина в моей голове…
– Сегодня Всемирный день контактов с инопланетянами! С тех пор как люди убедились, что Земля не накрыта хрустальным куполом небес, они смотрят на звезды с тайной надеждой. Вот-вот прилетят оттуда мудрые и прекрасные цивилизаторы с полными трюмами блестящих бус! Это же так прекрасно – контакт с более развитой цивилизацией! Индейцы, ацтеки и аборигены Тасмании подтвердят… – рассказывал тот Антон, который по радио.
– Это мой старый эфир, от второго июля, – удивленно покачал головой я, – зачем они его записали?
Официант принес мне кофе и почему-то поставил чашку на цветную картонку, как пиво. На картонке было написано: «АКИ ЛЕВ ВЕЛИКА».
На его бейдже теперь было написано «Сергей» и «Я РАЗУМУ УМУ ЗАРЯ».
Я придвинул себе пепельницу и закурил. На глиняной плошке было выдавлено по кругу: «УЖ РЕДКО РУКОЮ ОКУРОК ДЕРЖУ».
– Аня, у тебя же хорошая зрительная память? – спросил я.
– Профессиональная! – ответила она с гордостью.
– Что написано на бейдже официанта, который только что принес мне кофе? Нет, не поворачивайся, смотри на меня!
– Конечно… – Анюта в растерянности почесала носик. – Ну, имя…
– Какое?
– Слушай, – рассердилась она. – Не помню. Тут всегда два официанта, они же бармены и баристы. Работают по очереди. Один Сергей, а другой вроде Николай… Или Андрей? Но я все равно не помню, кто из них кто. Что, вообще, за вопросы дурацкие?
– Ты часто сюда ходишь?
– Почти каждый день, а что? – Аня дернулась обернуться на официанта, но я остановил ее, помахав перед носом пальцем. – Тут приличный кофе и выпечка хорошая.
Анюта показала ложечкой на капкейк.
– Да, сегодня же Коля работает, чего это я? – внезапно спохватилась она, просветлев. – Все в порядке у меня с памятью, не надо инсинуаций! Это у тебя что-то перемкнуло с этой… как ее… Ну, докторшей.
Официант поменял мне пепельницу. На его бейдже было имя «Николай» и надпись: «ТО HЕ ТОТ ЕHОТ».
– Спасибо, Коля, вкусные капкейки, – сказала Аня, он молча кивнул и удалился.
– Ань, тебе не кажется, что происходят какие-то странные вещи?
– Страннее, чем обычно?
– Да.
– Нет, нормально вроде все, – сказала Анюта, подумав. – Насколько у нас вообще может быть что-то нормальным. Я, знаешь, как-то уже попривыкла. Мне даже в чем-то начало нравиться…
– Там на площади сегодня Малдер обещал показать фокус. Будет доставать из шляпы инопланетян. Пойдешь?
– Откуда у него шляпа? – рассеянно удивилась Аня. – Не пойду, мне поработать надо. Сам иди, потом расскажешь.
Она достала из сумки маленький красный нетбук и раскрыла его на столе, отодвинув свою чашку. Забавно, что моей чашки – ни пустой, ни полной – на столе не было. Лежала только картонка с надписью: «ТЫ СЫТ».
– Ань, а мне разве кофе не приносили? – спросил я растерянно.
– Так ты же и не заказывал, – ответила она. – Лучше бы, правда, кофе попил, чем вопросы дурацкие задавать. Тут приличный кофе и выпечка хорошая. Я сюда почти каждый день хожу, ты не знал?
Она уже увлеченно возила пальцем по тачпаду, просматривая что-то на экране.
«Забавненько», – подумал я который раз за сегодняшний день, хотя мне уже было немножко страшненько.
Я попрощался и ушел. За кофе, который мне то ли принесли, то ли нет, пусть им Шредингер платит. Который с котом. Или тот, который без кота. Выходя, заметил надпись над дверью: «ПИЛ ВИHО ОH И ВЛИП». Хорошо, что я предпочитаю виски.
Вечерело, и я направился к площади Героев Литосферы, размышляя о том, что, если у Шредингера кот то ли есть, то ли нет, это квантово неопределенный Шредингер. Ведь, пока ящик не открыт, есть Шредингер-с-котом и Шредингер-без-кота. И это два разных человека, потому что только одному из них надо покупать наполнитель для лотка. Пока волновая котофункция не сколлапсирует в дохлого/живого кота, они должны везде ходить парой, подозрительно косясь друг на друга.
На площади постепенно собирался народ – не то чтобы много, но несколько десятков праздношатающихся горожан явно ожидали шоу. Заявление Малдера услышали многие – я даже немного погордился популярностью своей программы. Присев за уличным столиком небольшого кафе, я наконец-то получил свой кофе. Малдера пока не было, и я даже начинал склоняться к мысли, что он и не придет. Понемногу темнело, зажглись тусклые в сумерках фонари.
Площадь в городе была аналогом английского Гайд-парка: здесь часто выступали местные политики и городские сумасшедшие. Трибуной им служил невысокий каменный постамент от несостоявшегося памятника – чьего именно, версии расходились. Местный краевед Дмитрий Пурсон («Не еврей!» – зачем-то сообщал он каждому при первом знакомстве) рассказывал про него занятную историю.
Якобы в середине тридцатых годов один скульптор-неоклассицист, воспользовавшись слабой культурной подкованностью местных партийных органов, получил средства на алтарь Ктулху, выдав его за символическую композицию «битва со спрутом империализма». Когда со статуи торжественно сдернули белое покрывало, некоторых, говорят, стошнило, у детей были обмороки, а жене секретаря обкома потребовалось лечение в клинике нервных болезней. Или она просто скрылась там от внимания карающих органов, заинтересовавшихся, что за политически вредный ужас допустил ее супруг на народные деньги. К сожалению, дальнейшая судьба как самого изваяния (выполненного, по свидетельствам очевидцев, с потрясающим талантом), так и его автора по сей день остается неизвестной.
Доводилось мне слышать и менее романтическую историю постамента, касающуюся преемственности региональной политики. Мол, изначально на нем была размещена довольно скромная статуя некоего городского отца-основателя. Однако каждый следующий руководитель города усматривал в этом устремленность в прошлое, именуемую «задоглядством», и приказывал заменить устаревшее изваяние соответствующим исторической эпохе – то есть своим. Однако местные скульпторы были столь неторопливы, а карьеры градоначальников столь мимолетны, что к моменту изготовления актуальной версии монумента он успевал устареть – следующий правитель отнюдь не желал лицезреть напоминающую ему о бренности славы мирской статую предыдущего. Пока продолжался цикл бесконечного обновления версий, постамент пустовал, и горожане успели к этому привыкнуть. Удачная форма – ступенчатая сзади и отвесная спереди – сделала его удобной трибуной для выступлений, так что теперь камень просто драпировали в соответствующие политическому моменту цвета к очередному празднику. Вместо изваяний градоначальников там выступали сами руководители города, от чего бюджету вышла большая экономия.
