– Александр Анатольевич, я ни хрена не понимаю, – признался я. – Так что вам от меня нужно-то?
– Антон, – сказал он задушевно и мягко, как кот, выманивающий из норы мышь, – вам явно есть что сказать, я это чувствую. Так не держите в себе!
Я подумал и решился. Надо было что-то дать Александру Анатольевичу, чтобы он отстал от меня с этим чертовым пистолетом. Ну, извини, Крыскина…
– Я, возможно, знаю, где этот беглый гуру, Аполлион Адимус. Вы же хотели его найти?
– Почему «хотели», Антон? И сейчас хотим!
– Я думаю, что он скрывается дома у Аэлиты Крыскиной, – сказал я неохотно и, не удержавшись, добавил: – В шкафу, среди трусов. Только не спрашивайте, откуда я это знаю!
Вассагов иронически присвистнул:
– Не такое, значит, и «недоступное» это ее «наслаждение»? А вы, Антон, я смотрю, времени не теряете…
– Но-но, не надо пошлости! – возмутился я. – Случайная догадка.
– Ладно, Антон, благодарю вас за сотрудничество, – удовлетворенно сказал он.
Вассагов вышел из-за стола, проводил меня до двери кабинета и, прощаясь, неожиданно сказал:
– Если это все-таки будете вы – умоляю вас, делайте контрольный! Не надо этой жестокости! – и закрыл дверь, оставив меня обалдело стоять в коридоре.
– Добрый вечер, с вами снова Антон Эшерский, и я напоминаю, что десятого января мы бы отмечали день рождения Сэмюэла Кольта, а также забавного заблуждения, что огнестрельное оружие что-то принципиально меняет. Почему-то именно его немудреное изделие – пистоль, стреляющий не один, а шесть раз подряд, – стало символом каких-то призрачных социальных преференций. Как будто возможность выстрелить шесть раз делает мир в шесть раз лучше…
На самом деле пистолет в кармане не делает тебя храбрее, умнее или свободнее. Это просто пистолет. Даже если он стреляет шесть и более раз подряд. Ну а в честь полковника Кольта мы послушаем музыкальную композицию «Я пристрелил шерифа» в исполнении Боба нашего Марли!
…I shot the sheriff but I did not shoot the deputy.
I shot the sheriff but I did not shoot the deputy…
[54] —
надрывался покойный растаман Марли, изо всех сил убеждавший слушателей, что это была самооборона, а мне было обидно. Вот так думаешь, что ты такой весь из себя оригинальный и непредсказуемый, творческий и загадочный, а потом какой-то безопасник раскалывает тебя, как детсадовца.
Да, у меня есть пистолет. Пафосный «десертный орел»
[55], инфернальное пуляло с калибром гаубицы, с которым можно ходить на слонопотамов, даже не заряжая. Я не попал бы из него в стену дома. Думаю, бородатый бармалейский командир, с которого я затрофеил этот пистоль, таскал его исключительно для престижа… Ну или у него был маленький член.
Я не собирался из него отстреливаться. Мне вообще не полагалось стрелять. Прозвучит глупо, но я подумывал, если что, застрелиться – видел, какие забавные познавательные штуки проделывают бармалеи с пленными. Все время, пока бородачи штурмовали базу, я таскал на поясе эту тяжеленную железяку. Оружие последнего шанса. «Главное, Антох, не стреляй с этой мортиры! – смеялся майор Коробцов. – Руку вывихнешь. Бери за ствол и лупи по лбу, больше толку будет!» Когда все закончилось и я принес пистолет сдавать, он подмигнул и сказал тихо: «Оставь трофей на память. Только никому не хвастайся, а то подумают, что у тебя член маленький…»
Пистолет мне на хрен не сдался, но я его почему-то взял.
…Reflexes got the better of me
And what is to be, must be…
[56] —
как поет по этому поводу Боб Марли.
Я из него ни разу не выстрелил. Бесполезный и небезопасный сувенир, но я так и не решился с ним расстаться.
К черту, надо выпить.
– …А семнадцатого января, дорогие слушатели, отмечал свой день рождения знаменитый гангстер Аль Капоне! Это был человек, который верил в доброе слово и пистолет, но потом убедился, что все решают деньги.
Не он первый, не он последний!
А я передаю микрофон Евгению Продулову и прощаюсь с вами до завтра!
Я запустил музыку, уступил операторский стул Чото и вышел. Меня ждал бар в «Поручике» и, возможно, приятный вечер.
…Bang bang
I shot you down, bang bang
You hit the ground, bang bang
That awful sound, bang bang
I used to shoot you down…
[57] —
Нэнси Синатра грустно пела мне вслед о последствиях неосторожного обращения с оружием.
– Эй, привет, сосед! – встретил меня у подъезда местный алкоголик Дядь-Витя. Он постоянно ошивается возле дома, где я снимаю квартиру, в поисках сшибить на чекушку. Я собирался переодеться перед вечерним загулом и не был расположен к беседам, но Дядь-Витя долгой практикой выработал в себе особую неотразимую прилипчивость, моментальную и прочную, как цианакрилатный клей. Проще было дать ему немного денег, чтобы отстал. Я уже полез в карман за кошельком, но он неожиданно отмахнулся:
– Не надо, сосед! Не нужны мне твои деньги, у меня зашибись теперь все!
– Работу нашел, что ли? – удивился я.
Дядь-Витя не казался мне человеком, склонным к такой пошлости, как труд. Он личность цельная, ему от мира одно надо.
– Зачем мне работа, сосед? – засмеялся он. – Вот ты поработал – и в бар… В бар же?
Я кивнул, удивляясь профессиональной проницательности попрошайки.
– Во-о-от… – удовлетворенно сказал он. – А я теперь сам себе бар, смотри!
Он начал, покачиваясь, непослушными пальцами расстегивать ширинку…
– Блин, Дядь-Витя, совсем мозги пропил? – зашипел я на него. – До сортира дойди, придурок!
– Не, ты не понял… – Он, продолжая копаться в ширинке, достал из кармана стакан. – Талант у меня, гля!
Я отвернулся, в стакане зажурчало.
– Чистейшая, как слеза, гля! – Дядь-Витя сунул стакан мне под нос, я нервно отшатнулся, но в нем действительно плескалось что-то прозрачное с сильным запахом спирта.
Впрочем, с учетом источника, меня все равно замутило.
– Ну, как хочешь, – не обиделся он. – А я намахну!
Он деловито опростал стакан, икнул, распространяя мощный спиртовой дух, и констатировал:
