– Их нанял Фораскин, но это дело десятое, я не поэтому вас позвал. Анюта пропала.
– Анна Трубная? – заинтересовался безопасник. – Ну, я бы сказал, неудивительно.
– В смысле?
– Ах да, вы же все пропустили… Она же сделала – как я понимаю, не без вашего участия – видеоролик на тему последних событий. Там и интервью нашего дорогого профессора, и неизвестно как сохранившаяся съемка в думе, и натурные кадры с митинга вперемежку с кадрами закрытых магазинов и вопросами к обывателям… В общем, хорошая журналистская работа. Только очень не ко времени… И еще – каким-то образом она ухитрилась запустить это не только на сайте, но и по кабельному телевидению в вечерний прайм-тайм.
«Ай да Павлик!» – подумал я.
– Ваша девушка взорвала инфофекальную бомбу большой обтекающей силы. На ее месте я бы тоже пропал, и понадежнее. Ее многие разыскивают, и не для того, чтобы вручить Пулитцеровскую премию. Хотя репортаж, повторяю, сделан не без таланта.
– Вы думаете, она скрывается?
– Я, если честно, Антон, о ней не думаю, – сказал Вассагов, – у меня, право, есть дела поважнее. Вот, например, – куда-то пропал ваш приятель Владимир.
– Малдер? – старательно удивился я. – Разве он не в больнице или куда вы там его отвезли?
– Каюсь, недоглядел, – вздохнул Вассагов, – не думал, что он кому-то будет интересен.
– А он интересен? – осторожно поинтересовался я. – Кому?
– У его таланта обнаружился любопытный аспект, – уклончиво сказал безопасник, – многие захотели бы им воспользоваться. Из самых разных соображений.
– Надо же! Никогда бы не подумал…
– Так вы не знаете, случайно, где бы он мог быть?
– Понятия не имею! – сказал я с самым честным видом. – Мы не в самых лучших отношениях, знаете ли.
– В таком случае позвольте откланяться. Выздоравливайте. Не стесняйтесь звонить, я всегда вас внимательно выслушаю. Разве не этого так не хватает всем нам?
Следующим проведать меня приехал Славик. Непривычно грустный и даже почти трезвый, он с порога начал мне выговаривать:
– Что ж вы мне устроили, информационные террористы? Ладно эта юная леди, но ты? Журналистское взыграло? Зачем было тыкать палкой в берлогу и ссать на муравейник?
– Славик, – сказал я нежно, – ты же понимаешь, что сидишь тут со всеми зубами только потому, что у меня руки сломаны?
– И правильно сломаны, – буркнул Славик. – Язык бы тебе сломать, да он и так без костей… Ты себе не представляешь, какой клистир с патефонными иголками мне за вас устроили!
– Тебе-то почему?
– Я пресс-секретарь, вы – пресса. Моя зона ответственности. Типа это я обосрался.
– Хорошо формулируешь, – одобрил я. – А ты как хотел? При власти ходить и говна не нюхать?
– Эх, да что с тобой говорить… – горестно махнул рукой Славик. – Пить-то хоть тебе можно?
– Боюсь спрашивать. Вдруг скажут, что нельзя?
– Предлагаю использовать общедозволительный принцип правового регулирования: «Что не запрещено, то разрешено», – сказал Славик и достал бутылку коньяка. – Стаканы есть?
Пить коньяк без рук было не очень удобно, но удобнее, чем не пить. Пару раз залив меня и подушку, Славик приноровился подносить стакан правильно, и вскоре жизнь стала чуть менее мрачной.
– Так чем митинг-то кончился? – спросил я.
– Ах да, ты же пропустил самое интересное! – воодушевился он. – Наша бизнес-оппозиция уже настроилась идти факельным маршем, но что-то не сработало. А пока они выясняли, кто виноват, включилась система уличного вещания. В коротком, но чертовски талантливом, – Славик принял горделивую позу, – заявлении администрация города сообщила, что все торговые точки открыты. Причем для компенсации технического перерыва в работе они будут до полуночи торговать без розничной наценки.
– Представляю, что там началось! – засмеялся я.
– Нет, ты даже не представляешь! Городское купечество мечется в растерянности – кто открыл? Как? Почему? Фораскин кричит с трибуны, что это обман, Дидлов – что их предали, кто-то в толпе кричит, что в магазинах все чуть ли не даром раздают… Ну и, натурально, народ тут же рассасывается, в рассуждении, что, пока они тут митингуют, там всю халяву разберут…
– Так что же случилось?
– Венесуэльский вариант, – пояснил Славик. – Пока они митинговали, их склады и магазины были конфискованы администрацией. По закону о чрезвычайном положении. Сюрприз!
– Лихо, – признал я.
– Это дилетанты, Антох, – Славик подмигнул. – Все акции, перевороты, бархатные революции и гражданские протесты – типовые схемы. На каждый их ход есть готовый ответ. Мы с губернатором им покажем!
– «Галантерейщик и кардинал – это сила!» – процитировал я ехидно, но Славик не обиделся.
– Ты лучше спасибо скажи, что я вас, клоунов, отмазал, – сказал он тихо, – повернул все так, что ваша самодеятельность нам на пользу. Показала истинное лицо оппозиции, призвала к спокойствию и прочее бла-бла-бла.
– Ты не нас отмазывал, а свою жопу прикрывал.
– Ну и это, конечно, тоже, – не стал спорить Славик, – ладно, пострадавший, лежи выздоравливай. Мне пора, уже полночь вот-вот. Могу я еще что-то для тебя сделать?
Мне пришла в голову неожиданная мысль, которая отлично легла на полбутылки выпитого:
– У тебя коньяк еще есть?
– У меня всегда есть, – подтвердил Славик, – никогда не знаешь, где джентльмена настигнет жажда.
– Налей полный стакан и дай мне.
– Ты же с такой дозы без закуси убьешься.
– Именно. Давай-давай, не жадничай.
Славик набулькал граненый и осторожно поднес к моему рту. Я изобразил лошадь на водопое. Пить так коньяк – сложно и противно, но мне было надо.
– Еще! – сказал я, с трудом отдышавшись.
– Ты уверен?
– Лей!
– Ну, смотри…
– Все, спасибо, вали уже, я должен встретить полночь в одиночестве… – сказал я заплетающимся языком и отрубился.
Такого похмелья я давно не припомню. Голова раскалывается, во рту как насрано, тошнит и сушняк жуткий. И где это я, вообще? Это не моя кровать, это не моя комната. Это не Анютина кровать и комната, что еще было бы как-то объяснимо. Казенное одеялко, зеленые стены, запах… Я в больнице? Почему? С какого это повода я так нажрался?
Зная, что при превышении дозы у меня отрубает память, я стараюсь норму соблюдать и давно уже не допускал таких конфузов. Интересно, я что-то натворил? Хотя нет. Не интересно. Нет ничего отвратительнее провалов в памяти. Как будто в твоем теле был кто-то другой. Фу, гадость какая.
Слез с кровати, нашел сложенную на стуле одежду. Вид у нее был такой, как будто я в ней валялся под забором. Хотя очень может быть, что и валялся. Телефона и кошелька не было. Ну, зашибись вообще.
