Я запустил музыку и снял наушники.
– Ну, Антон! Я тебе этого не прощу! – сверкала глазами пролетевшая мимо рекламных денег Крыскина.
– Размещение рекламы на «Радио Морзе» – через соответствующий отдел, вторая дверь налево, – сообщил я ей равнодушно. – Приятно было повидаться, заходи еще.
– А как же журналистская солидарность? – Аэлита приняла эффектную позу и надавила на меня всей мощью своего таланта. Где-то в альтернативной Вселенной я пустил слюни, глазки мои затуманились, Крыскина представилась мне небожительницей, спустившейся с вершин гламурного Олимпа, я забился в судорогах раскаяния, пустил слезу и позволил ей все…
Но в этой реальности плевать я хотел на ее сомнительное обаяние.
– Еще раз попробуешь пихнуть джинсу
[11] в эфир – больше в студию не войдешь, – сказал я самым скучным своим голосом, – вот тебе и вся солидарность, Крыскина, удачи в продажах.
– Девушкам надо как-то выживать, – пожала она плечами, ничуть не смущаясь.
– Иди в «Поручика», покрутись на шесте, там любят экзотику. Напихают чего-нибудь в трусы. Возможно, даже денег.
– Козел! – обиделась Крыскина. – Антон – гондон!
Скучно, дорогие радиослушатели. Я на такое еще в школе отвык обижаться.
Она гордо удалилась, цокая высокими каблуками. Я посмотрел ей вслед – нет, задница определенно так себе. Сиськи неплохие, а задница не очень. В «Поручике» и получше есть. Харассмент
[12], мизогиния
[13], объективация
[14] – и все в одном взгляде. Учитесь.
– А в нашем эфире песенка Каро Эмеральд, которая прямо заявляет: «Я найду этого мужчину!»
[15] Мужчину, разумеется, при этом никто не спрашивает…
…Ooh, I’m gonna find that man
You bet ya, I’m gonna find that man…
Глава 4
Контекстуальный дуализм социального мироустройства
– Вы все еще на волне «Радио Морзе», и с вами Антон Эшерский. Если бы сегодня было пятое мая, это был бы Всемирный день общения и, одновременно, День шифровальщика. Так Мироздание намекает, что общаться куда проще, чем понять друг друга…
Между тем у нас час живой музыки и Мартын Менделев, встречайте!
Зачем жестокие родители назвали своего щуплого черноглазого еврейского сыночка Мартыном, я даже предположить не могу, но печаль от этого факта осталась на его носатом лице навечно. Возможно, именно поэтому он вместо традиционной скрипочки выбрал гитару. Мартын виртуозно играл, делал роскошные каверы на популярные песни и неплохо пел, имея голос не очень сильный, но приятного тембра. Увы, в городе его артистическая карьера достигла своей вершины – лабуха все в том же кабаке «Граф ГолицынЪ». Он был определенно достоин большего, но музыканты тоже хотят кушать.
Мартын устроился с гитарой на стуле, взял пару аккордов, чтобы я выставил микрофоны, и заиграл Talk Dirty – его собственный джаз-клезмер-кавер на известную песню. Удивительно, в какой пронзительно бодро-грустный еврейский мотив он превратил этот унылый негритянский попс…
…Been around the world, don’t speak the language
But your booty don’t need explaining
All I really need to understand is when you, you talk dirty to me…
[16]Вся вековая скорбь еврейского народа смотрела на нас глазами-маслинами из этих простых слов в исполнении Мартына, но я не вслушивался в текст, я смотрел на девушку. Мне никогда не удавалось уловить момент ее появления, но, играл ли он в студии или выступал на сцене, в какой-то момент оказывалось, что Менделеву аккомпанирует некая барышня. Сегодня она была в легком синем платье до колен, в простых туфельках на небольшом каблуке и белых гольфах, а играла на альтовой скрипке. Лицо ее, как всегда, закрывали длинные темные, вьющиеся волосы, взлетающая со смычком рука была украшена пестрыми браслетами. Играла она так же великолепно, как Мартын, – они составляли идеальную исполнительскую пару, ведущую сложную импровизацию как один человек, которым, в некотором смысле, и были.
Менделев играл мелодию за мелодией, переходя от бодрого свинга к тяжеловатым блюзовым квадратам, но везде альт вел безупречную партию, то солируя, то уходя на второй план и выпуская вперед гитару. Я молча наслаждался – это был чистый восторг, хотя аудитория радио наверняка предпочла бы что-нибудь попроще. Но попроще он в кабаке вечером сыграет, а тут пусть оттянется.
Увы, все хорошее быстро кончается, и я, дождавшись коды, вывел свой микрофон на пульте вверх. Оттарабанив
бодрое «С вами „Радио Морзе“!», запустил рекламный блок. Он начинался с рекламы «Графа Голицына», который и башлял Мартыну за выступление. «Не падайте духом! – возопил неестественно бодрый голос. – Мир – это зеркало! Иногда в него надо просто плюнуть и растереть!»
– Была? – грустно спросил Менделев, когда я отложил наушники.
– Была, – подтвердил я.
– Флейта?
– Скрипка, альт. Было круто.
– Эх… – Главная драма его таланта была в том, что сам он девушку увидеть не мог, – стоило ему потерять сосредоточенность на исполнении, как она немедленно исчезала. Никакие технические средства ее тоже не фиксировали, и в эфир у нас шла, к сожалению, одна гитара – эффект аккомпанемента проявлялся только вживую. «Граф ГолицынЪ», кстати, этим вовсю пользовался, Мартын был у них за главного (после сисек) завлекателя публики, услаждая посетителей в паузах между пьянством и блядством.
– И как она сегодня? – спросил он тоскливо.
Я описал, приукрашивая, как мог. Менделев сидел, уныло повесив свой шнобель, и вздыхал. Глупо быть влюбленным в фантом, порожденный собственным мозгом, но, если вдуматься, по-другому и не бывает.
– Ах да, – спохватился он, – чуть не забыл!
Порылся в гитарном кофре и выудил цилиндрический бумажный сверток:
