Марко был уничтожен.
– Я давно не член Совета Трех Храмов, мальчик. И я не стану вмешиваться в процесс расследования, к которому привлекут труппу твоего театра и твоих друзей, включая женщин. У преступлений чернокнижников нет срока давности. Ты же понимаешь, что допрос с пристрастием выдержат далеко не все.
– Они ничего не знают обо мне, мессир. И ни в чем не провинились.
– А это еще нужно будет доказать.
Шевельнулись бархатные складки на правом необъятном рукаве кафтана. И пораженный Синомбре наконец увидел правую кисть Армандо – сморщенную, изуродованную, с корявыми перекрученными пальцами и искаженной, смятой, наполовину проявленной Печатью Леонардо, которая уже никогда не сможет полным оттиском лечь на холст. У Командора Храма не могло быть такого физического изъяна, значит… Вот почему он ушел с поста! Неужели черное колдовство было применено против супружеской пары? Армандо утратил способность к живописи, а его жена… Эоловы персты, что же с ней?! На этот счет людская молва приписывала мэйс Ди Йэло какую-то хворь, то ли паралич, то ли безумие.
Старик и молодой, полный сил мужчина смотрели друг на друга, понимая без слов. И еще одна догадка пронзила Марко, когда он сопоставил следующие факты, случившиеся практически одновременно: рождение сына в семье Ди Йэло, странный недуг матери, затем уход отца с поста Командора… и взросление мальчика, день за днем становившегося тем, кто заслужил прозвище «Нечистый» едва ли не раньше, чем достиг возраста двадцати лет.
Черное сфумато затронуло всех Ди Йэло одним махом – всех, кроме старшего сына, родившегося пятью годами ранее. Преступление? Проклятие, сработавшее жестоко, безупречно и очень страшно. Наверное, испытываемые чувства отразились на лице Марко сполна, потому что мессир Армандо погрозил пальцем здоровой руки.
– А ты быстро соображаешь, Синомбре. И делаешь выводы, которые не надо произносить вслух. Я не дам тебе времени на размышление, как делают злодеи в твоих пьесах. Это жизнь, мальчик. Покинуть палаццо красотки Оттавии ты волен либо вместе со мной, соглашаясь на месте подписать силенцио дорадо, сохраняя жизнь и свободу себе и своим друзьям, либо вместе с моими стражами – в кандалах и без каких-либо перспектив в ближайшем будущем, ибо будущего у тебя не станет. Третьего не дано.
Тяжелое молчание длилось несколько минут. А затем был произнесен твердый и спокойный ответ Марко:
– Я не подписываю никакие бумаги, не прочитав, мессир. Давайте же ваше силенцио, тут достаточно света… Также мне будет нужно написать письмо для юноши Пабло, который сейчас ждет в парке около арочной галереи.
К двум часам пополуночи гости Оттавии постепенно разъехались по домам. Сама госпожа Вега тихонько, крадучись, прошла во внутренний двор особняка. Она вздрагивала при каждом шорохе и, кляня себя в бессильной попытке найти оправдания неспокойной совести, больше всего боялась обнаружить бездыханное тело Марко Синомбре. Но она не нашла ничего и никого, кроме слуги, уносящего поднос с недопитым вином и нетронутыми лакомствами.
Каким образом покинули палаццо фигуры в подбитых мехом плащах вместе с мессиром Армандо и его собеседником, оставалось только гадать. Они не воспользовались тайным выходом в парк и вообще никаким из выходов.
Они просто исчезли.
Глава 4
Беспокойная ночь и ледяные пустоши
У Пабло выдалась беспокойная ночь – да и у всей театральной труппы тоже. Ожидание в парке Оттавии закончилось раньше возможного. У парня глаза на лоб полезли, когда закутанная в черный плащ рослая мужская фигура протянула ему свернутое трубочкой запечатанное письмо. Верзила ничего не сказал, неслышно удалившись, пока Пабло разворачивал письмо. Конечно, печать Синомбре он узнал, такая же стояла на всех расчетных листах жалованья. Читал верный слуга не очень хорошо, учиться грамоте вообще не было любимым занятием, но все-таки он читал по слогам. В свете масляных ламп парень разобрал первую часть инструкций и мухой полетел на постоялый двор тетушки Элегии. Он не обратил внимания на концентрацию альгвазилов Магистрата в квартале, и зря… Потом Пабло полетел назад, пряча под плащом самую маленькую из картин-сфумато, которая предназначалась для демонстрации полета экзотических попугаев над залом. Обернулся в четверть часа туда-обратно, вручил ожидающему верзиле картину и засыпал вопросами, но ответов не дождался.
Вообще он ничего не дождался, потому что начал разбирать почерк Марко дальше и на миг задумался о том, что сделал глупость, ранее не дочитав до конца весь текст, и самое бы время получить по шее от самого Синомбре за несообразительность. Парень окончательно понял, что дело нечисто, когда вышел другой молчаливый верзила, в плечах шире прежнего. Всучил Пабло картину-сфумато в футляре, а затем крепко взял за шиворот и развернул в сторону выхода из парка, слегка подтолкнув в спину кулаком для придания направления.
– Эй! Ты что делаешь, здоровяк?
Пабло не успел толком огрызнуться, потому что полетел физиономией в свежий мягкий слой снега. Вокруг со смехом шарахнулись гости Оттавии, саму же ее не было видно, так что Пабло дал себе зарок рассчитаться с паскудой, как только выпадет оказия.
Он стремглав кинулся обратно на постоялый двор, потому что кроме странных инструкций хозяина (надлежит самостоятельно перебраться на весь сезон до конца зимы в городок Невадо
[10], где нужно играть пьесы попроще без участия Марко, срочно занявшемуся важными семейными делами), в письме на шифрованном языке содержалось следующее.
«Прибрать парики и раздать пастилу». Ни к реквизиту, ни к сладостям это предложение отношения не имело. Оно означало, что из труппы належит немедленно исчезнуть и хорошенько спрятаться двоим, которым угрожает опасность. Речь, естественно, шла о Леандро (исполнитель ролей благородных героев-любовников и отпетых дуэлянтов) и Мартине (типаж субретки и наперсницы главных героинь, вертлявая и шустрая красотка, оставившая свой преступный путь благодаря уютному местечку и стабильному доходу в театре).
Увы, Пабло бежал напрасно, а под конец пути и вовсе притормозил, потому что наконец-то увидел кучкующихся на улице альгвазилов. Нет! Нельзя теперь выходить со двора ни Леандро, ни Мартине, нельзя светиться на глазах у ночной стражи, потому что та явилась безусловно по их душу, а Марко…
– Чую, хозяин в беду попал, – сокрушался Пабло, виновато выкручивая в руках смятую салфетку. – Он пишет, что все в порядке, у него срочные дела, но я чую, это не так.
Он сидел за столом на кухне тетушки Элегии в компании почтенного седовласого казначея Маурицио и того самого дезертира Леандро, чья внешность могла бы ввести в заблуждение многих и многих. Отнюдь не мощного телосложения, стройный, изящный, бело-румяный лицом, как девушка, и вроде бы такой же застенчивый, он преображался только в двух ситуациях: на сцене и в схватке. Не было ему равных ни там ни там… В рейтарах на юге Сумары он оказался волей случая, пытаясь уйти от ответственности за соблазненную купеческую дочку. Прослужил пару лет и дал деру, когда после десятой дуэли со смертельным исходом впереди замаячила перспектива галантских галер. Стал чуть-чуть спокойнее, уже не пытаясь изрубить в капусту каждого встречного хама, но в драке стоил пятерых.
