– Трезор… не кидается… даже не тявкнул… Лодовико… – во взгляде появилось заискивающее беспокойство. – Не тронь собаку, а? Пожалуйста…
Было странно видеть этого здоровенного детину с умоляющей миной, а Марко занес в реестр неблаговидных поступков мертвого рыцаря еще один пунктик – кажется, тот помимо всего прочего был еще и жесток к животным.
– И в мыслях не было, – холодно сказал он. – Сдалась мне твоя собака.
– Лодовико… – полез было обниматься Донателло, но его поползновения были пресечены на месте исходя из все тех же инструкций.
– Хорош лизаться, свинья, ты весь в блевотине! Немедленно приведи себя в порядок. Ты мне нужен через час. Живо, иначе… ты меня знаешь. И вели здесь прибраться, если не хочешь убирать все сам.
Помятая физиономия Донателло тотчас выразила максимальную готовность действовать. Марко покинул гостевой дом, не оглядываясь. За спиной раздался грохот сшибаемых бутылок – кажется, детина все-таки не устоял на ногах. Впрочем, замешательство длилось недолго. Заплетающийся голос окреп, требуя у кого-то топить баню, а его обладатель уже был на улице в чем мать родила, обливаясь ледяной водой у колодца для лошадей, прикладываясь к ведру с этой же ледяной водой, а затем нарезая круги босиком по снегу. Дальнейших мероприятий по изгнанию следов хмеля Марко не видел, но ровно через час за дверью его кабинета раздались твердые шаги, обозначенные звоном шпор, а затем последовал «бух» кулаком в дверь, означавший вежливый стук.
– Входи, – разрешил Марко.
Вошедший разительно отличался от развалившегося на соломе субъекта. Волосы оказались не русыми патлами, торчащими в разные стороны. В чистом, тщательно промытом и причесанном виде они представляли собой вполне пристойные льняные кудри до плеч. Тщательно выбритое лицо, еще хранившее тени похмельных кругов под глазами, было осмысленным, жизнерадостным и азартно-волевым – как тут не вспомнить ассоциации с игривым дворовым псом! На Донателло была абсолютно чистая и свежая одежда, главным атрибутом которой являлся все тот же теплый плащ из дорогого черного сукна, подбитый волчьим мехом и отделанный по краю капюшона золотым галуном.
– Мессир, – почтительно склонил голову вошедший. – Я здесь.
Произнося приветствие, он все-таки старался говорить немного в сторону. Неудивительно – за час избавиться от накопившегося винного амбре было достаточно проблематично. Тем не менее исполнительность радовала. А вот гамма эмоций во взгляде, сейчас упрятанная глубоко внутрь, требовала разъяснений.
– Ты таращишься на меня так, как будто увидел призрак, если не хуже, – насупился Марко, придавая голосу ноты обиженной ворчливости.
– Хуже, – честно сказал Донателло, осторожно делая шаг вперед. – Лужа кровищи, в которой ты утопал в снегу, не располагала к воскрешению. Я считал тебя мертвым. Но как… Ты сейчас на своих ногах, а должен быть под плитами в склепе.
Он недоверчиво покачал головой. Марко понимал его чувства. Тот, о ком говорил Донателло, сейчас действительно лежал под плитами в подземном семейном склепе, в одной из безымянных пустых ниш, вырубленных в горной породе на перспективу – для уходящих к Небесному Храму потомков процветающего рода Ди Йэло.
– На ногах. Но восстанавливаться буду еще ой как долго. На, смотри, но не трогай.
Морщась, как будто движения причиняли дискомфорт и боль от швов и скоб, стянувших кожу на груди, лже-Лодовико расстегнул жилет и развязал тесемки рубахи. Изумленному взору вассала предстала та самая имитация чудовищных ран, которую нынешний обладатель тела-иллюзии каждое утро видел в зеркале.
– Твою в дышло… – выдохнул Донателло. – Кто тебя так залатал, неужто Гален? Он хирург и костоправ из лучших, но это просто… невиданно. Как ты с этим ходишь?
– Обезболивающее и сила воли, – буркнул Марко. – Но я потерял много крови. Видимо, мозгам сие не на пользу. У меня в голове пусто, как в высосанной тобой винной бутылке.
– К чему ты клонишь?
– К тому. Я не помню, что произошло, и хочу удостовериться, что за мной нет долга чести перед почившим Де Лаго или его семьей. Я хочу вспомнить, что произошло и как.
Во-от, теперь палитра эмоций во взгляде светло-голубых глаз Донателло расцвела буйным цветом! Частью выражения этих эмоций стал смех – так в пьесах Синомбре, пополам с горечью, смеялись персонажи в амплуа обманутых простаков.
– Проверяешь? Лодовико, поцелуй Терру в зад и уймись. Я дал клятву, что буду молчать даже на смертном одре. И про обещание отрезать мне язык в случае чего я тоже прекрасно помню!
Вон оно что… Ну, в таком случае от Васко Донателло не мог ничего добиться ни мессир Армандо, ни кто-либо другой. Однако причину поединка детина, кажется, знает (или предполагает), а еще как будто располагает некими сведениями, имеющими какую-то то ли опасную, то ли грязную подоплеку. Ох, как это не нравится…
– Хорошо. Молодец, я в тебе не сомневался, – кивнул Марко. – Седлай лошадей, прокатимся.
– Куда?! – В голубых глазах промелькнуло сомнение.
Сомневался ли Донателло в здоровье своего сюзерена или в самой идее конной прогулки?
– А если я скажу, что к охотничьему домику на плато?
Синомбре действительно собирался это сделать – но, в общем-то, не сегодня, воспользовавшись порталом. Реакция собеседника только подкрепила уверенность в необходимости осуществить намерение. Сейчас прозвучал отрицательный ответ, снова спровоцировавший выражение облегчения на свежевымытой физиономии Донателло.
– Ты верхом-то сможешь? – почесал тот в затылке.
– Вполне. Прогуляемся по окрестностям.
Кончался мягкий и пасмурный день, какие часто бывают в начале зимы. Безветрие, рыхлые и крупные снежные хлопья, запах свежести и тусклое солнце, временами показывающееся сквозь облачную пелену. На левой руке Марко была надета черная перчатка-артефакт, и теперь ее новый владелец чувствовал, что она действительно как бы отталкивает холод, мешая тому пробраться к телу – без всякого усилия со стороны хозяина. Что ж, пусть хоть так работает… Всадники двигались вдоль опушки леса, за ними медленно трусил Трезор, принюхиваясь к невидимым меткам и следам, ведомым только собакам.
– Твой отец запретил ребятам появляться в Белом замке, – сказал Донателло. – Тьфу…
Как мальчишка, он забавлялся тем, что периодически высовывал язык, пытаясь поймать ртом особо крупные снежинки, так что это «тьфу» могло относиться как к действиям мессира Армандо, так и к поеданию падающего снега, не обладающего какими-то особыми вкусовыми или питательными качествами.
– Я знаю. Мой отец не мог быть уверен в результате операции и лечения. Думаю, это очевидно. Завтра поедешь и разошлешь почтовых голубей, начнешь собирать всех. Смотри, чтоб не шалили и вели себя тише. Здесь я хочу видеть самых близких, остальные пусть не показываются на глаза в ближайший месяц. Я сейчас не в лучшей форме, чтобы разгребать их делишки и улаживать проблемы. Ты понял?
