– Прошу простить, мессир, – низко поклонился слуга. – Я думал, тут никого нету.
«Как кстати!..»
– Пустое. – Марко кое-как встал, выпрямляя затекшую спину.
Чувствовал он себя так, словно таскал всю ночь бревна. Левая рука горела и ныла вся – от плеча до кончиков пальцев, а суставы будто выламывало изнутри. На этом фоне болезненно-зудящие ощущения в месте имитации раны на груди казались самым настоящим подарком. Кстати, теперь остались только швы – металлические скобы с заживающей поверхности исчезли. Вот это работенка!.. Кажется, мессир Армандо тоже всю ночь провел у мольберта. Вместе с тем Марко чувствовал колоссальное удовлетворение. Он понимал, что все получилось, – и ликовал в душе, как сделал бы любой, кто поднялся на ступеньку выше в освоении какого-либо мастерства. Усталость пройдет, боль отступит. Эх, будь он сейчас в палаццо предательницы Оттавии, красотка непременно нашла бы среди своих наперсниц кого-нибудь для массажа.
– Как твое имя? – спросил Марко, наткнувшийся на несколько озадаченный взгляд конопатого парня.
Видимо, как и в случае с поданной Донателло рукой, вопрос был нетипичным действием… Тьфу! Эолова башка! А если Лодовико это имя знал? Но теперь уж оправдываться и объяснять все провалами в памяти глупо. Мало ли, мессир чего-то позабыл спросонья.
– Руфино, мессир рыцарь.
Имя как будто шло в комплекте с веснушками и рыжими вихрами, легко запомнить
[19].
– Распорядись о бане и обеде.
Марко отчетливо услышал, как бурчало в его собственном желудке, он же со вчерашнего утра ничего толком не ел, разве что по дороге в мастерскую вечером перехватил услужливо подсунутый кем-то кусок ветчины с хлебом.
Руфино поклонился, собираясь выполнить приказ хозяина, но не успел, потому что услышал еще один:
– Убери брачное сфумато из моей спальни. Унеси… сюда, что ли. Оставь укрытым. Да, и хорош лапать, я запомнил.
– Мессир… – Парень покраснел до корней волос, но Марко махнул рукой.
– Вообще-то это твоя хозяйка. Будущая. Кстати, она уже в замке. И… давай-ка, скажи мне, что ты делал перед тем, как установил тот портрет? Не торопись, вспомни.
Ответ выбил Синомбре из колеи.
– Дык это, как обыкновенно, ваша милость… Как обычно, прибрался. Уносил бутылки, те, что еще остались, менял битое зеркало…
Зеркало? Ну да, там же были царапины на раме, верно, и похоже, что не в первый раз. А вот бутылки… Лодовико был пьяницей? Час от часу не легче! Судя по тому, как быстро конопатый Руфино опустил глаза, такая уборка в покоях мессира была для него не в новинку. Но ведь дело не только в этом!
– Нет, – небрежно бросил Марко, – я не спрашиваю, что ты делаешь обычно. Я хочу знать, что ты выносил из моей спальни. Перед тем, как принес брачный портрет мэйс Ди Боске. Холст с наброском, где он?
Парень яростно поскреб в затылке широкой пятерней.
– Где… Там же, где осколки зеркала, все прочее. В помойке, наверное.
– Кто велел выбросить картину? – с деланым равнодушием в голосе спросил Синомбре.
Пауза. Пауза, чтоб ее! В сопровождении крайне недоуменного взгляда.
– Дык вы же сами просили… – Рыжий наморщил лоб, с подозрением уставившись на хозяина. – Если вдруг вернетесь, просили. А в каком виде вы вернулись, то понятно, батюшка ваш много кого отправил восвояси, мол, вам покой нужен, сюда было запрещено входить цельных пять дней… пока вы лечились, значит.
Вот это вся муть всплыла со дна!
[20]
Вроде бы что такого, Лодовико просто попросил слугу выкинуть неудачный набросок, но Марко никак не мог выбросить из головы эту навязчивую мысль. Что значит «если вернетесь»? Лодовико предполагал смертельный исход дуэли?
– Ты ведь прислуживаешь в мастерской и моих покоях постоянно?
– Ну да…
– Хорошо.
«Хорошо! Так почему тебя не рассчитали со всеми прочими, кто пересекался с младшим Ди Йэло каждый день?»
Уборка бутылок и разбитого зеркала – не в первый раз. Лодовико бил зеркала в припадке пьяного угара? Спросить насчет Руфино прямо в лоб у мессира Армандо? Он не выставил парня вон, как прочих. Набрать новых слуг, не тронув одного из старых, близких к Лодовико… Ох, что-то тут не так! Синомбре решил последовать своему интуитивному неприятию ситуации – прежде чем задавать Армандо новые вопросы. Точнее, он их не хотел задавать.
– Придется тебе, друг мой, вернуться на помойку. Если найдешь то, что выкинул, с меня гольдано. Отцу знать не надо, понял?
– Да, ваша милость. – Голос парня энтузиазмом не переполнился, но необходимость рыться в мусоре частично окупалась обещанным золотым, поскольку его жалованье в месяц едва ли превышало десять таковых.
– А как тебе показался сам набросок? – Синомбре постарался, чтобы этот вопрос звучал еще небрежнее, чем предыдущие.
Мол, знаю, что великолепно, но лишнее подтверждение не помешает.
– Не помню, мессир, – поторопился ответить Руфино. – Не приглядывался, клянусь головой Пана. Не смотрел на него вовсе.
Он буквально сбежал из мастерской, дав богатейшую пищу для размышлений. Актер из Руфино, как рейтар из старой бабки! Парень лжет. Что-то он видел, да притом такое, что сейчас, при воспоминании, заставило его физиономию побледнеть под слоем веснушек. Ди Йэло-младший дал крайне странное распоряжение слуге: выбросить набросок, если вернется. Он предполагал, что может и не вернуться – и вот тогда полустертый эскиз не будет иметь никакого значения? А Ди Йэло-старший определенно скрывает нечто от исполнителя главной роли в своем спектакле, и это обстоятельство беспокоило и настораживало больше всего.
Свадьба состоялась быстрее, чем планировалось изначально, через три дня с момента погони за невестой. Такая скоропалительность в сложившейся ситуации никого не удивила, потому что новости разнеслись со скоростью лесного пожара в летнем пекле галантской сельвы. Как и положено, каждый болтун добавлял в булочку свежих сплетен свою изюминку. Всем сословиям как будто больше нечем было заняться, только обсуждать пикантные подробности, начиная с неожиданной попытки бегства мэйс Бьянки. Причем с вовлечением в план другой знатной девицы, брат которой разве что укоризненно покачал головой и погрозил пальцем, но ничего так и не сказал. Сама знатная девица, мэйс Лусия, все отрицала с очаровательно-простодушным выражением лица и, кстати, избавилась от своего траурного платья, так что визиты женихов возобновились.
Семья Ди Боске замкнулась в ледяном молчании, никого не принимая, но это не значило, что внешнее спокойствие соответствовало истинному настроению. Мессира Джанно едва не хватил апоплексический удар, а мэйс Валентина в трогательном порыве единодушия с мужем перебрала все эпитеты-синонимы к слову «неблагодарная», которое было снова брошено в адрес дочери. Чета Ди Боске не стала терять времени и, предполагая, что Лодовико Ди Йэло мог форсировать события, отведав свадебный пряник до самого факта бракосочетания, ускорила перевозку вещей дочери в Белый замок. Перед Ди Боске стояла дилемма: приехать-таки на свадьбу, как планировалось изначально, или воздержаться от визита, но с одинаковым результатом – быть осмеянными сплетниками всех мастей. Джанно Ди Боске думал недолго. Он написал будущему зятю и мессиру Армандо о том, что сожалеет о недопустимом поведении дочери, спровоцировавшем обострение его давнего недуга – не иначе на нервной почве, а потому не считает возможным для себя и супруги присутствовать на церемонии.
