Несколько писем с такими же отказами поступило от ранее приглашенных знатных семей. Для кого-то скандальная история с погоней за сбежавшей невестой была только видимым предлогом – лишний раз не хотели пересекаться с семьей Ди Йэло за одним столом. В то же время и мессир Армандо должен был хорошо понимать – при сложившихся пикантных обстоятельствах затягивать со свадьбой не стоит.
Кстати, о столе. За этим-то самым столом по вечерам и видел Бьянку сам жених, а точнее тот, кто оказался на его месте. Ди Йэло-старший велел накрывать для них троих, а после совместной трапезы мэйс Бьянка тут же стремилась поскорее удалиться в свои комнаты.
– Мессиру Лодовико нравится это платье? – спросила она при первой же встрече, опуская глаза и давая понять, что берет назад свое резкое высказывание у разбитой дверцы возка.
Синее дорожное платье из толстой шерстяной ткани вместе с какой-то скромной брошью было убрано куда подальше. Девушка надела одно из тех платьев, что были приготовлены для нее по желанию жениха. Да, во вкусе Ди Йэло-младшему не откажешь. Сочетание тафты и бархата, тот же синий цвет, разбавленный искусным серебряным шитьем. Только декольте было таким глубоким и вызывающим, что Марко воочию видел, как некомфортно невесте в непривычном наряде. О, примадонна Амалия пришла бы в полный восторг, но это не тот случай. Бьянке было бы спокойнее, если бы часть декольте прикрывали кружева или какая-то пелеринка. А что оставалось делать Синомбре? Опять играть, что же еще! Поэтому он просто кивнул.
– Да, вполне. Но теперь я вижу, что тут напрашивается кружево.
Невеста умело скрыла некоторое удивление и на следующий же день воспользовалась разрешением прикрыть грудь.
Между Марко и Бьянкой пролегало семь футов столешницы, а общение сводилось к минимуму, ибо за столом перехватывал инициативу будущий свекор. В степенной, спокойной и по-отечески располагающей манере мессир Армандо разговаривал с девушкой на самые разные темы и бросал на Марко крайне красноречивый взгляд всякий раз, когда Бьянка отвлекалась на что-то или грациозно наклонялась над тарелкой с кушаньем.
Марко этот взгляд читал как открытую книгу. В нем было и напоминание о планах на фиктивное продолжение рода Ди Йэло, и типично мужское недоумение «Ты что, еще не?..»
Разумеется, «не!». Девушка боится, это очевидно, а то, как жених был груб при первой встрече (уж отыграл в полную силу, тут и Донателло не сказал бы, что сюзерен какой-то «другой») и как он привез ее в Белый замок, практически как пленницу, не добавляет теплоты в возможных отношениях. Открыться ей нельзя, это разрушит условия силенцио. Нужно как-то успокоить девушку, дать понять, что никто ее не обидит, но это дело не одного дня. Поэтому и перебрасывается лже-Лодовико с мэйс Бьянкой ничего не значащими фразами за общим столом, а она озадаченно и напряженно ждет чего-то иного. Правда, уже не пытается повторить подвиг с комодом. Как вообще не надорвалась, двигая?
Мессиром Армандо к девушке была приставлена на пару дней временная служанка, а на третьи сутки в замок прибыла ее собственная, вместе с частью вещей и приданого – такая же худенькая и беленькая, как сама хозяйка, но куда более бойкая и весьма активная. Мэйс Ди Боске держалась спокойно, с достоинством – как подобало невесте рыцаря, в каких бы жизненных обстоятельствах она ни оказалась, и только взгляд порой выдавал бурю чувств в ее душе.
Родители не написали ей ни строчки, как будто вовсе позабыв о существовании дочери. Это возмутило Синомбре; как-то ему вместе с труппой довелось присутствовать на свадьбе зажиточного фермера, арендующего землю на бескрайних теплых равнинах юго-запада Сумары. Вот это действительно был праздник – без изысканных затей, но от чистого сердца! Здесь же, похоже, сердцу места не осталось, властвовал только расчет.
Трогать свадебный пряник до торжества Марко не собирался, а ведь люди Лодовико были уверены, что брак действителен во всех отношениях. На рожах читался явный намек, когда после позднего подъема и часа расслабления в парилке сюзерен заявился для того, чтобы действительно отправить личную охрану туда, куда собирался изначально, – вместе с егерем поискать возможного шатуна. Мало ли, вдруг тот медведь, которого он заморозил, и тот, что разорвал дочку фермера, – разные звери. Марко с непроницаемым выражением лица выслушал шуточки о медвежьей шкуре у ложа невесты и ворчание о том, что лучше бы крестьяне сами уломали «зверопасов» заняться вылезшей из берлоги твариной.
– Займитесь делом! – только и рыкнул он, нахмурив брови. – Вместо того, чтобы чесать языками и валять дурака.
При себе он оставил Донателло и Беллини. Донателло вообще старался не покидать Лодовико больше чем на день, а второго, этого наглого семнадцатилетнего мальчишку, следовало держать на коротком поводке. Еще бы как следует отлупить, раз уж родители в детстве не дали ему должного воспитания – как только нарвется.
Пришел день торжества. Гостей и впрямь приехало немного, ими занимался мессир Армандо, а у Марко были другие заботы. Помимо колдовства цирюльника над оформлением бороды (какого рожна он там делал, все вроде как было, так и осталось), ему пришлось повозиться с парадным облачением, к которому прилагался декоративный нагрудный доспех, состоящий из украшенных эмалью разборных пластин, представляющих собой сплав стали и черненого серебра. Возиться пришлось не слишком долго, скорее нудно, потому что надо было сверять положение каждого шнурка, застежки, складки материи в соответствии с парадным портретом Лодовико, который, как казалось подражателю, косился с холста с изрядной долей язвительного торжества во взгляде.
– Без тебя разберусь, – буркнул Марко, справляясь с хитрой, с секретом, фибулой для застежки плаща, все такого же черного с золотом, но неутепленного.
Он не знал, что за стеной точно так же возится со свадебным платьем молчаливая и напряженная Бьянка – с помощью своей служанки и еще нескольких женщин. Но результаты их трудов Марко увидел воочию четверть часа спустя, в парке при замке, где особым образом подстриженные кусты старого высокого можжевельника образовывали арку, убранную по особому случаю атласными лентами, стеклянными белыми шарами и нежно позвякивающими на ветру колокольцами.
Бракосочетание, по сумарийскому обряду, обычно совершает капеллан – служитель любого Храма, рыцарем не являющийся, но выполняющий массу других функций, от соединения любящих сердец до проводов умерших в мир иной. Исключением является один-единственный человек в иерархии Храма – Командор. Он тоже капеллан, но все-таки высший рыцарь. Не приходилось сомневаться, что для жениха, являющегося членом Совета, церемонию совершать будет именно Командор Третьего Храма, ему и по чину положено и по статусу.
Марко сразу узнал его по точному описанию мессира Армандо. В конце можжевеловой арки величаво стояла одинокая фигура в парадном облачении, вся в белом и серебряном. Мессир Раймундо Бентозо
[21], пятьдесят два года, холост – как раз из тех служителей Эола, что отреклись от чувств и мирской жизни, полностью отдавшись творческой ее составляющей. Светловолосый, сероглазый, богатырского телосложения, с жестким лицом, действительно как будто продубленным ветром, из тех, что сотни лет ваяют горные пейзажи, свирепо дуя в просветах между скал. Командор – выборная пожизненная должность. Этот путь мессир Раймундо начал только два месяца назад, после кончины предшественника, и его кандидатура в Третьем Храме и в Совете устроила практически всех. Он был принципиален и беспристрастен в принятии решений. Кстати, члены Совета никогда Командорами не становились, это всегда были люди со стороны. Не важно, как Бентозо (и к кому) относился лично – для бракосочетания это значения не имело, хотя Марко мог бы поклясться: во взгляде светло-серых глаз мелькнула тень все той же неприязни, что вызывал Ди Йэло-младший у всех окружающих.
