– Мессир Лодовико… – пробормотала она, чувствуя, что попытка сделать шаг сейчас плохо закончится.
У нее закружилась голова, подкосились ноги, а потом она вспомнила, что с момента облачения в свадебное платье, с самого раннего утра, во рту не было ни крошки. Бьянка не ела и не пила – отчасти из-за волнения, отчасти из-за немилосердно затянутого корсета, мешавшего даже нормально дышать. Этот предмет женского туалета, скорее похожий на орудие пытки, постепенно вышел из моды под влиянием медиков, но для торжественных случаев, таких как свадьба, его никто не отменял.
– Просто Ма… Лодовико, – подчеркнул спокойный мужской голос, а странной оговорки девушка и не заметила вовсе. – Как обращается твоя мать к отцу наедине?
И вот тут-то на Бьянку напал нервный смех. Наедине ее мать обращалась к Джанно не иначе как «мой хромуша».
Синие глаза смотрели на заливисто хохочущую жену, у которой по щеке скатилась слеза, с тревожным изумлением. А потом, покачнувшуюся и уже падающую, ее подхватили сильные руки и усадили в кресло у камина, у столика с вином в ледяной чаше.
– Э, так не пойдет. Я наивно полагал, что ты хоть что-то съела за обедом.
Энергичные шаги куда-то в сторону двери, несколько слов кому-то за этой дверью…
– Шевелись, малый. Одна нога тут, другая там.
По обычаю, у покоя новобрачных в первую ночь полагалось дежурить мальчишкам из обслуги – может, что прикажут принести, сбегать за вином или сладостями. Правда, о свадебном прянике – типичном угощении в эту ночь – мессир не заикнулся. По его приказу мальчик действительно обернулся на кухню и обратно быстрее ветра. Перед Бьянкой очутилось большое блюдо с вкусным содержимым: паштет из индейки, подрумяненная горячая лепешка, только что из печи, еще шипящая растопленным маслом, рассыпчатая ореховая халва в фарфоровой шилской вазочке. Лодовико пододвинул к ней наполненный белым вином кубок – такой же и сам взял в руку.
– Не знаю, относишься ли ты к женщинам, которые избегают есть по ночам, радея о талии, но сегодня есть придется. Только пить сразу не советую, иначе тебе просто станет плохо.
– Благодарю за заботу, мессир. Я действительно голодна.
– Лодовико, – поправил муж.
– Лодовико.
Бьянка быстро взяла себя в руки и сейчас готова была поклясться, что чернобородый мужчина, выговаривая собственное имя, слегка поморщился – хотя, скорее всего, это был отсвет пламени камина. Как относиться к его словам, поведению, проявленной любезности, в то время как ждала совершенно иного? Кто знает, каким он будет позже? Во всяком случае, это скоро выяснится. Через некоторое время, устраиваясь калачиком на своей (она выбрала правую) половине постели, девушка подсматривала через приспущенные пушистые ресницы, как Ди Йэло одиноко сидит у камина, допивая вино и задумчиво глядя на красные отсветы остывающих углей.
Утро началось с бабочек. Они кружились под балдахином огромной кровати – полупрозрачные, невесомые, какие-то призрачные, их туманно-белые крылышки с яркими, черными и блестящими жилками бесшумно вздымались и опадали. Таинственные насекомые и вовсе теряли последнюю плотность, соприкасаясь с балдахином, проникали сквозь него и исчезали, а затем вновь появлялись из ниоткуда. Откуда же взяться бабочкам в серых утренних сумерках – здесь, в стенах замка, в зимней Сумаре?
Бьянка резко села, только сейчас оценив воистину королевские размеры кровати, на которой спала, и завертела головой, выискивая источник появления странных полупрозрачных бабочек. Долго думать не пришлось, искать тоже. Небольшая книжица в истертом кожаном переплете (такие производили многие мануфактуры, в том числе и Ди Боске – для мастеров сфумато; переплет позволял вынуть и заменить разборный блок страниц из особой бумаги, на которой намертво схватывалась и никогда не расползалась тушь) и черное писчее перо. Оба предмета – в руках мессира Лодовико, по-видимому проснувшегося ранее и занявшего вчерашнее место в кресле – но не у камина, а почти рядом с кроватью.
Бабочки рождались на бумаге под его пером – сверхъестественно быстро, изящно, легко. Сфумато.
– Дождался, пока ты проснешься, – вполголоса проговорил муж, повернувшись к растрепанной спросонья Бьянке и продолжая рисовать, даже не глядя в свою книжицу. – Доброе утро, я сейчас уйду и займусь делом. Холодает, мне нужно вмешаться. Кажется, эта зима будет куда беспокойнее предыдущих. Уже принесли тэ, пей, пока горячий. Кликнешь служанку, подадут завтрак, а мне некогда тут задерживаться. Не знаю, нравятся ли тебе бабочки, но это первое, что пришло в голову.
– Доброе утро, месс… – она быстро поправилась, – Лодовико. Очень нравятся.
Она машинально взяла из мужских рук чашечку с ароматным напитком и прекрасно поняла, о каких делах идет речь – не иначе мессир Ди Йэло должен вмешаться в капризный нрав зимней погоды. А то, что он специально остался, дожидаясь пробуждения жены с забавным сюрпризом и горячим тэ, это… это было приятно и столь же неожиданно, как его отказ от принуждения к супружескому долгу той, которая по сути принадлежала мужу физически с момента надевания брачного перстня.
«Ничего не понимаю…»
– Я рад. Скоро бабочки исчезнут. Это ненадолго, иллюзия слабенькая, к тому же без красок. Не знаю, когда я освобожусь, занимайся своими делами.
Дела у молодой жены имелись; она ведь стала хозяйкой Белого замка, ни дать ни взять. Экономка Инезилья была только рада передать девушке (на которую втихаря посматривала с некоторым сочувствием, на большее она не имела права) часть своих хозяйственных забот. У нее освобождалось больше времени для мэйс Анны, к которой она не стала подпускать невесту «непутевого сына», как она называла Лодовико.
– Незачем ее пугать лишний раз, – проворчала Инез, когда услышала от «непутевого сына» соответствующий вопрос. – Она и так полумертва со страху.
Относительно состояния и недуга Анны Ди Йэло Бьянка пребывала в неведении. Мессир Армандо, который вполне расположил к себе невестку, ничего не сказал на этот счет, ограничившись предоставлением той полной свободы только в принятии хозяйственных решений.
– Эти стены истосковались по заботливым женским рукам, мэйс. Инез передаст вам часть ключей – кроме тех, что подходят к дверям в моей части за́мка.
Так что в плане занятости новой хозяйке скучать бы точно не пришлось.
Чернобородый мужчина встал с кресла, потягиваясь и откладывая в сторону свою книжицу, и… Бьянка непроизвольно округлила глаза, увидев то, что обнажилось из-под распахнувшегося ворота халата – крестообразную зашитую рану на груди. Ничего себе, как это, должно быть, больно! Муж двигался так свободно, как будто ничего не причиняло ему неудобства, кожа не казалась воспаленной, поверхность определенно заживала. В ранах девушка не очень разбиралась, но короткий курс бытовой магии врачебной помощи в пансионе все-таки преподавали. Унять неприятные ощущения, включая зуд при заживлении, очень даже легко.
Не сознавая толком, что делает, удивляясь смелости, замешанной на самых разных оттенках собственных чувств (надо же как-то отблагодарить за эту спокойную ночь!), Бьянка отставила в сторону чашку, соскочила с постели и оказалась перед мужем, глядя на него снизу вверх – все-таки он был на голову выше.
