– Я запрещаю тебе с ней общаться.
Несомненно, супруга этого не ожидала. На ее прелестном румяном личике последовательно отразились удивление, недоумение, а затем легкий испуг, потому что она впервые воочию увидела мрачный взгляд синих глаз – такой же, как на портрете в спальне Лодовико. Она примолкла, не зная, чем вызвано его недовольство, и даже не поняла, что оно адресовано вовсе не ей. Синомбре сказал уже мягче, но четко и с расстановкой – так, чтобы у Бьянки было время поразмыслить над его словами:
– Я знаю, что тебе неприятно будет это услышать, но как, по-твоему, и от кого могли мы с отцом узнать о твоей попытке бегства? Только подумай – и мне больше ничего не нужно будет объяснять.
Вот так. Какие-то лекарства бывают весьма горькими.
А между тем Марко действительно был занят – и хозяйственными вопросами, и улаживанием конфликта между одним из арендаторов земли Ди Йэло, фермерами на этой земле и сборщиком налогов, и исполнением обещания, данного самому себе – насчет того, что люди Лодовико будут ходить по струнке. Воспитательные мероприятия с юным Беллини и длительная беседа с обозленным, но присмиревшим Ван Готом, признающим свою ошибку хотя бы в отношении того, что поднял руку на сюзерена, было только началом. Он начал выискивать тайные струны души каждого, вытаскивая на свет хоть что-то хорошее, оставшееся в каждом из них. Зачем Синомбре это делал? Он привык все доводить до конца – точно так же, как не давал в своей театральной семье расцвести взаимной зависти артистов, интригам, затаенным обидам. Рано или поздно он покинет Белый замок, вернувшись к прежней жизни, так надо оставить после себя если не наследника, то плоды, принесшие добро окружающим.
Он с едким сожалением понял одну крайне неприятную вещь: часть этих людей прибилась к Лодовико по причине недальновидной и разрушительной политики Трех Храмов, где давно уже процветало бездействие по поводу многих накопившихся во всех слоях общества проблем – и прежде всего, в дворянской прослойке.
Синомбре действительно устал. Его радовала и поддерживала Бьянка – как пение первых птиц, возвещающих о весне после долгих месяцев белого безмолвия на просторах севера Сумары. Но угнетала мысль о том, что это нежное и прекрасное создание придется оставить – возможно, инсценировав собственную смерть и разбив ее маленькое сердечко раз и навсегда. Если бы не возможная опасность для жизни и свободы друзей в театре, Марко был готов сделать непоправимый шаг – дождаться мессира Армандо и отказаться от всего. А дальше хоть галеры, хоть суд при Совете, Эолова башка с этим всем…
Он только что закончил свежую правку-сфумато на монументальном полотне Лодовико Ди Йэло Первого. Подступал серый утренний сумрак, за окнами падал снег, погасли свечи в мастерской. Прибираться будет очередной глухонемой верзила, раз уж Руфино нет… Приступ раздражения вызвало новое письмо с красной печатью, все с тем же предвкушением встречи – уже сегодняшней. Как быстро пролетело время! Марко пожалел, что рядом нет бутылки вина, вспомнил о завалах таковых, которые Руфино выносил из спальни Лодовико, – и от злости на самого себя двинул кулаком в стену, прикрытую гобеленом.
Раздался треск. Гобелен сполз вместе с толстым куском мальванской перламутровой штукатурки. Создавалось ощущение, что она наложена слоями, не одновременно. Под ней обнажился гладкий камень стен. А на нем…
Синомбре почувствовал, как волосы на голове встают дыбом. Он запер дверь, схватил скребок и уже не мог остановиться. За час он очистил практически всю стену от штукатурки. И вся она, от пола до потолка, была исписана рядами слов, как будто неведомый узник считал дни своего заключения год за годом.
Рука Лодовико выводила эти строки, ряды и столбцы, состоящие из одного-единственного слова. И если в самом начале это был аккуратный и прилежный почерк, то ближе к концу буквы прыгали и дрались за место на стене, как будто рождались под рукой пьяного.
«Устал…»
«…устал…»
«Устал!»
«У…С…Т…А…Л…»
Глава 16
Совет да нелюбовь
В самом деле, Инез пришлось смириться с расспросами своей новой госпожи, которая хотела знать так много – и, разумеется, о своем муже. Больше ей было не к кому обратиться, а Инезилья хоть и ворчала, но все-таки отвечала. Пожилая экономка держала дистанцию со всеми, прежде всего с прислугой, сумев поставить себя так, что слушались ее беспрекословно, как и самих хозяев. Она также владела бытовой магией и, возможно, ее суровое сердце (ко всем, кроме мэйс Анны) растаяло именно тогда, когда смущенная Бьянка попросила дать несколько уроков. Девушка проводила вечера в зимнем саду, неизменно разговаривая с бесчувственной свекровью, как будто та могла слышать обращенные к ней слова или внимать содержанию читаемой вслух книги.
Урок бытовой магии сегодня проходил на кухне.
– А вы, мэйс, как будто довольны жизнью? – в свою очередь спросила Инез, исподволь поглядывая на тонкие пальцы девушки, совершающие идеальные движения, которые вплетались в заклинание Проворной кухарки, одно из самых хитрых, ибо с его помощью можно было заниматься приготовлением нескольких блюд одновременно. Кухонная утварь и продукты начали двигаться в затейливом хороводе. Вот тут взбивались яйца с ромом и сахаром, рядышком раскатывалось тесто, в которое заворачивалась маковая начинка, поодаль нарезался тонкими ломтиками сыр… Но когда был задан вопрос экономки, все это едва не рухнуло на пол, потому что Бьянка отвлеклась.
– Да, – коротко ответила она, и это было бы истинной правдой во всем, кроме открытой Лодовико правды о поступке Лусии, после чего Бьянка полдня проплакала, принимаясь писать письмо подруге и бросая его.
Письмо она все же написала, но ответа не получила.
Она помедлила, а затем снова запустила хоровод действий всех предметов, задумчиво добавив:
– Если бы я знала раньше, какой он…
– Непутевый сын, какой же еще, – вздохнула Инез. – Слышу, он очень переменился после того, как едва не отдал Эолу душу. Не знаю, возможно ли такое. Не обольщайтесь, мэйс…
Бьянка вздрогнула, снова будучи вынуждена сосредоточить повышенное внимание на заклинании.
– Но ведь вы его не боитесь, так? – спросила она и закусила губу в ожидании ответа.
– Чего мне бояться. Я ухаживаю за тем единственным существом, к которому он привязан. Был, по крайней мере. До появления тут вас, мэйс.
После недолгого молчания и окончательного сворачивания макового рулета, готового к выпеканию, Бьянка не выдержала.
– Инез! Расскажите, как… я не знаю, как спросить… Слухи о том, что Лодовико стал причиной смерти брата…
– Вот у него бы и спросили! – Пожилая женщина сердито отвернулась, занявшись беспорядком, что устроила на кухне осваивающая заклинание мэйс Ди Йэло.
Она была довольна ученицей, но не ее расспросами, и все-таки скупо выдавила несколько слов.
– Драки мальчишек в детской – обычное дело. Лодовико завидовал старшенькому, Джованни, что тот знал мать совсем другой, успел застать ее полностью живой, а не скованной этой колдовской мерзостью, что на ней лежит. Не знаю, почему не вмешивался их отец, он как будто даже поощрял соперничество и ссоры. У Джованни тоже был повод – он видел, что Лодовико талантливее его, он даже в подметки брату не годился! Они с самого раннего детства вели себя будто неродные.
