– Раздень меня, – шепнули алые губы. – Я вся горю…
Контраст с чистой и нежной Бьянкой, стыдливой, но радостно готовой к открытиям в близости, был разителен.
– Лусия, – Марко медленно отвел от себя ее руки, – выслушай. Я… многое изменилось. Я не тот человек, которого ты любишь. Все теперь иначе. Я готов просить прощения у твоих ног за разбитые ожидания, но это наша последняя встреча. Спасибо за то, что предупредила о Первом Храме, я буду начеку.
А дальше… Недоверие, недоумение – все эти чувства мэйс Ди Эстелар, как и все пребывающие в гордыне натуры, не привыкшие встречать на своем пути препятствий, выплеснула наружу в считаные секунды. И тяжелая сцена, во время которой ее крики проникли за крепкую дверь, не замедлила последовать. И мольбы чередовались с угрозами и яростью так же легко, как Лусия меняла выражение лица при переходе от разговора с братом к помыканию прислугой и всеми, кто стоял ниже ее.
– Как ты мог! Я, между прочим, регулярно рискую своей репутацией, копируя для твоего отца бумаги Орсино!
«Однако такие подробности мессир Армандо мне не сообщал…»
– Дурочка Бьянка? Вот чего я от тебя не ожидала! – шипела брюнетка. – А о любви с болью, которая тебе по вкусу, она знает или до этого еще не дошло? Или ей пришлось по нраву тоже? Кто бы мог подумать!
С такой фурией Марко еще не приходилось иметь дело. Он был знатоком женской натуры – но не до такой степени, а капризы своих артисток на главных ролях гасил в зародыше, – но это была работа на опережение. К тому же он никогда не позволял себе интрижек в театре. А у Лодовико все-таки была связь с мэйс Ди Эстелар, и сейчас красавица не понимала ни холодности любовника, ни желания порвать с ней раз и навсегда.
– Я убью ее! – выкрикнула Лусия в адрес Бьянки, уже плохо себя контролируя и нацеливаясь Марко в лицо ногтями. И вот тогда он применил одно-единственное известное ему средство из бытовой магии, освоенное в детстве благодаря матери.
Как-то ему не приходило в голову пользоваться им, все-таки девчачье занятие. Заклинание «замри-птица». Гоняться за курицей по двору весело, но если надо быстро принести ее на кухню, то лучше остановить на месте.
Синомбре даже сам не смог бы сказать, как это вышло. Вместо несуществующей курицы на месте замерла мэйс Ди Эстелар, даже кудахтнуть не успела. Сколько должно длиться это оцепенение? Кажется, минуты три.
– Между нами все кончено, мэйс, – сказал Марко. – Не думайте, что дело в вас. Вы прекрасны и достойны куда лучшего мужчины, нежели я. Дело во мне. Прощайте.
Уходя через развернутый из футляра портал, он вернулся к себе в мастерскую и первым делом намертво замазал черной тушью рисунок на внутренней части крышки переплета. Все, никаких ключей и тайных свиданий. Как отреагирует мессир Армандо? Да все равно. Разумеется, Синомбре не мог видеть, как закончилось действие заклинания. Не мог слышать рыданий униженной Лусии Ди Эстелар, которая не останавливаясь выговаривала между всхлипываниями одно и то же:
– Ты поплатишься за это, Лодовико… клянусь Террой, поплатишься…
Глава 17
Об устройстве мира
Марко собирался на заседание Совета. С декоративными пластинами доспеха он обошелся куда ловчее, чем в день свадьбы. Он не стал отвлекаться ни на что другое, сосредотачиваясь на крайне важном мероприятии и собираясь прибыть за час до начала, дабы на месте собраться с мыслями и обвыкнуться в незнакомой обстановке. Совет бывает два-три раза в год и длится обычно двое суток, пока не завершатся положенные торжественные церемонии и не будут решены все насущные вопросы.
Марко не знал, что Донателло вернулся в Белый замок под утро – да к тому же не один, а с какой-то хихикающей жеманной прелестницей, накрашенной в стиле «вырви-глаз». Яркие и откровенные детали ее наряда тоже не оставляли сомнений в роде занятий. Выслушав положенную долю грубых шуток в свой адрес и откровенных предложений девушке, которая могла бы заработать еще больше после того, как ее отпустит Донателло, парочка уединилась в комнате Васко и затихла. Никто их не беспокоил – дело молодое, да к тому же, кроме самого мессира Лодовико или его отца, замечаний Донателло никто и никогда бы не сделал.
Когда и как девчонка покинула Белый замок, никто не заметил. Разве что несколько часов спустя Де Рио подмигнул Васко:
– А где вертлявая кошечка, что была с тобой? Передумал делиться?
– Я ее выпроводил вон, – наморщил нос Донателло. – Ее умения не стоят и одного гольдано, так что, с моей стороны, подсунуть ее кому-то из вас было бы не по-дружески.
На том и кончилось дело. Никто не обратил внимания на одну из служанок для черной работы, чье лицо и платье были перемазаны сажей. Инез бы обратила, у нее была цепкая на лица прислуги память, она знала всех наперечет, и старых слуг и новых. Но девушка не попалась ей на глаза. Экономка была рассержена пьяной выходкой негодного любимца младшего мессира, этого Донателло, который зачем-то полез задирать глухонемых верзил Армандо в родительской башне.
– Уж я все расскажу!
Возмущению почтенной женщины не было предела, но оба мессира на момент инцидента в Белом замке отсутствовали, а жаловаться мэйс Бьянке по данному поводу было как-то нелепо.
До этого происшествия перемазанная сажей служаночка занималась массой разных дел, нигде долго не задерживаясь – ни в птичнике, ни около выхода на задний двор, вынося ведра с помоями из кухни. Побывала, кажется, везде. Покрутилась на глазах и исчезла.
Она всего лишь ждала отвлекающего маневра своего сообщника и верной союзницы всех воровок – ночной темноты.
Грандиозное здание Ла Морада дель Арте, Обители Искусства, поражало своим великолепием. Среди архитектурного ансамбля, занимаемого всеми службами городского Магистрата, оно представляло собой редкостную жемчужину, образец величия и архитектурного гения. И вместе с тем создавало впечатление живого творения человеческих рук, возводимого на протяжении нескольких поколений. Как наружная, так и внутренняя облицовка стен была выполнена в соответствии со сложным геометрическим рисунком из мраморных панелей разного цвета – розового, зеленого и белого. Главный фасад с его стрельчатыми фронтонами и окнами-розами с изумительной работы витражными стеклами, можно было рассматривать бесконечно, взор восхищенного наблюдателя цеплялся за все новые и новые детали. И конечно, при выходе с любой из трех улиц, символизирующих дороги Трех Божеств, можно было видеть примечательную деталь – огромный восьмигранный параболический купол, возвышающийся над Главной сумарийской капеллой
[24].
В летней столице Сумары была своя Ла Морада, которую начали возводить на полвека позже. И собирались достроить не раньше чем через те же полвека, так что Совет всегда собирался во Фьоридо.
