Марко никогда не был внутри – ни в первый свой приезд в зимнюю столицу, ни во второй. Он не подходил к Ла Морада дель Арте ближе чем требовалось для визита в соседние здания, когда приходилось бегать по чиновникам Магистрата с различными надобностями. Говорят, каждый житель Сумары, какого бы он ни был звания, просто обязан хоть раз в жизни посетить Капеллу, дабы узреть труд поколений мастеров, работающих над незавершенными фресками росписи. Марко избежал этого до сих пор – и конечно же им двигала подспудная обида на все Храмы. На тех, кто вольно или невольно был причастен к осуждению Диего Салазара и смерти матери. На тех, над кем Марко втайне посмеялся, преступив закон и пользуясь сфумато в своих целях. Он даже не раздумывал, вправе ли поступать так, строя свою жизнь на обмане.
Вот и получается сейчас, что ушел совсем недалеко от мессира Армандо, тоже поступившего по собственному усмотрению и с памятью о сыне, сейчас погребенном в безымянной могиле. А также с чувствами Бьянки, которая останется одна и, возможно, будет выдана замуж повторно. И еще с племянником того человека, который навел порчу на мэйс Анну и него самого (в это Синомбре никак поверить не мог до сих пор).
«Далеко ли ты ушел от него, Марко Салазар-Синомбре? Думал жить нечестно, но никому при этом не делать зла, и ошибся. Видно, одно неотделимо от другого, обман и зло…»
В период заседания Совета в огромное здание не пустят никого из посторонних, будь то хоть император Шилсы или галантский кесарь, если вдруг они решили бы покинуть свои теплые края ради выражения почтения Совету и визита в суровую зимнюю Сумару. Рейтары из стражи Магистрата, в парадных мундирах, строго охраняли все входы, от главного до боковых. Солдат много и они тут единственные люди с оружием.
Марко шагнул вперед, зная, что за спиной схлопнулся портал. Обратный у него с собой – вот он, в кожаном футляре на плече. Скоро здесь соберутся тридцать пять подобных гостей – в парадном облачении, в цветах своих семейных стягов, с такими же или похожими футлярами на плече или под мышкой. Рыцари Трех Храмов, потомки тех, кто справился с черной магией про́клятой династии чернокнижников, отстояв будущее мира и сам мир. Может быть, кого-то из храмовников посещают те же крамольные мысли, что закрались в голову Синомбре – о том, как потомки великих людей измельчали за какие-то двести лет, а высокое искусство, способное изменять жизнь к чему-то лучшему, светлому и прекрасному, выродилось сплошь в самолюбование, тщеславие и выяснение отношений.
Сейчас Марко стоял в одиночестве в гулкой тишине непомерно огромного зала, боясь даже вздохнуть. Он поднял голову, рассматривая доступные фрагменты фресок, давно свободные от строительных лесов. Их было много, две третьих площади купола. Здесь отражалось устройство мира и его составляющие – как в обычной живописи, так и в привнесенных элементах сфумато, призванных акцентировать внимание на важнейших деталях.
Все сущее, весь мир, как есть, обволакивала хрустальная сфера. Она была прозрачной, такой тонкой, будто стенка мыльного пузыря, и вместе с тем имела прочность стали. Она защищала планету от многих бед, приходящих с просторов бесконечности, кажущейся безмятежной и ласковой в сиянии сотен светил и их созвездий. Но если бы не сфера, звезды стали бы безжалостными убийцами, неся невидимые, сжигающие все живое лучи вкупе с вселенским холодом. Однажды защита сферы была-таки пробита, и с этими-то последствиями и справлялись маги из рода Ди Йэло, привыкшие укрощать холод взмахом кисти.
Под сферой процветала жизнь – от небесной оболочки до потаенных уголков океанских глубин. Здесь каждому нашлось место, будь то крохотные насекомые, люди или же птицы и звери. Каждому отводилась своя ниша, каждый строил свою ступень лестницы, убегавшей в беспредельные дали, к светлому Небесному Храму. В глубине земной тверди залегало раскаленное ядро, находящееся в непрестанном движении, как в общем и вся планета внутри сферы. Не обошлась фреска и без изображения высших таинственных сил, что распоряжаются судьбами живого и неодушевленного мира. Может быть, Три Храма и отказались от других богов, но своим они уделили важное место – образы Пана, Терры, Эола как бы перетекали друг в друга, периодически проявляясь в каждом из изображенных руками живописцев объектов. Они были светлыми и радостными, несмотря на всю скрытую и грозную мощь своих стихий, но имелся и четвертый образ, находящийся в противовесе всем остальным.
Отец обмана и зла. Нечистый. Темная субстанция, норовящая прорваться через те же элементы рисунка, где только что появлялись законченные и оформленные образы высших сил. Тьма как будто пыталась стереть и вывернуть наизнанку все, что было достигнуто предыдущими усилиями творения. Но ей не давали шанса это сделать.
Была в росписи еще одна впечатляющая деталь-сфумато, неожиданно открывающаяся перед зрителем, впавшим в оцепенение от пробуждающего слезы подлинного восторга. Фреску внезапно прочерчивали сполохи быстро пролетающих образов. Золотисто-белые – ангелы – помогали высшим силам. Они прикрывали руками горные селения от камнепадов, поддерживали женщин в родах, спасали моряков среди грозного пенного океана. Практически невозможно было рассмотреть и зафиксировать в памяти их облик – так часто менялись и неуловимо исчезали их прекрасные одухотворенные лица, чаще всего женские. Но были и другие – обезличенные сгустки шипастого мрака, носители хаоса, разрушающие все, до чего могли дотянуться, – демоны.
Центр непрерывного движения не был виден глазу. Он лишь угадывался в виде неподвижного стержня и имел название «Equilibrio». Равновесие, или, как часто говорили сами храмовники, Гармония. Высшим же проявлением Гармонии Три Храма полагали…
– …Кьяве Доро
[25], дети. Смотрите внимательно. Не отрывайте глаз от черной точки на планетарном ядре. Смотрите не мигая, и вы узрите то, что изобразил гениальный мастер.
Марко повернул голову на звук. Фреску комментировал густой певческий бас мессира Бентозо, а дети, к которым он обращался, были ученики второй ступени школы при Третьем Храме. Подростки, уже прошедшие первые классы приучения к усидчивому и кропотливому мастерству, неотделимому от врожденного таланта. Присмиревшие и оставившие позади внушительную часть своих детских шалостей. Не иначе сам Командор давал заключительный урок перед тем, как эти дети будут держать первый в своей жизни зимний экзамен. И кто-то покинет школу после него, потому что не сможет воплотить задание на бумаге или холсте.
Синомбре поклонился Раймундо Бентозо и получил вежливый кивок головой, а ученики заторопились с ответными, куда более низкими поклонами мессиру рыцарю. И тут же все уставились в точку, на которую указал Командор. Туда же не мигая смотрел и Марко. И вот постепенно, как будто из внешнего угла собственного правого глаза смотрящих, на фреске начало проявляться изображение. Сначала оно было похоже на поток золотистых искорок, сливающихся в волшебном, непостижимом танце. Искры сплетались в струйки, мягким шлейфом окутывающие все элементы огромной картины. Достаточно моргнуть – и наваждение исчезало, как будто осыпаясь пеплом.
