Снова Марко вспомнилась прощальная фраза матери. Она не сказала сыну только одного – что имела прямое отношение к роду тайных защитников Кьяве Доро. Берегла от этого знания. Гвидо был прав, когда говорил, что наследственность сложно обмануть. Марко понятия не имел, что такое Кьяве Доро, он ведь только слышал о Золотом Ключе на уровне легенд – но понимание пришло, как только увидел. И финальное решение разбить сосуд возникло в его голове как бы само собой.
Между тем Командор добавил:
– Доброе имя твоих родителей восстановлено. В имении Салазар установлен памятный знак от имени Совета.
За это Марко был безмерно благодарен. После такого известия и вовсе умирать не страшно. Кстати, терять нечего, так почему бы не спросить у Бентозо напрямую?
– А вы сами, мессир? – не удержался Марко. – Недавно вы рассказывали ученикам о Золотом Ключе, комментируя сюжеты фресок в Главной сумарийской капелле. Значит ли это…
Он не довел фразу до конца, помня о рейтарах, находящихся где-то по ту сторону решетки – впрочем, так и не запертой. Командор не стал отнекиваться.
– Да. Я родился в Сумаре, но дед моей матери родом из Арриды. Я ведь сказал о нескольких семьях. Только мне повезло куда больше, чем тебе. Когда началась охота за Кьяве Доро и постепенное проникновение настоящих чернокнижников в Совет и все сферы Трех Храмов, не всплыли мои родственные связи. Моя семья не пострадала, как и я сам. Оставалось взрослеть, набираться ума и опыта и ждать своего часа, чтобы начать бороться с нарастающим злом, и я его дождался. Я и мои единомышленники, мы понимали, что темные маги желаемого не нашли, иначе мир бы уже перестал существовать в том виде, в котором мы его знаем. Вывод – арридцы успели укрыть Кьяве Доро где-то в другом месте, не вынимая его из-под земли. Спешили, ибо понимали, что после объявления их самозваными магами и чернокнижниками расправа неминуема, а их слишком мало, чтобы оказать достойное сопротивление. Новым местом стал Дождливый предел на территории Сумары, рядом с владениями Ди Йэло. Это было сделано, думаю, в тот короткий период, когда полыхнула Пятидневная война. Тайна была сохранена, и довольно длительное время подлинным чернокнижникам даже в голову не приходило заняться поисками на территории Сумары. А когда стало ясно, где может быть спрятан Кьяве Доро, ложный мессир Ди Йэло нашел способ получить Дождливый предел – так, чтобы ни у кого не возникло вопроса, что там делают его люди. Но мы все время отставали минимум на шаг. Не знаю, что случилось бы, не найди Лодовико путей к тому, чтобы подорвать планы отца, не согласись на это Томазо Де Лаго, героически пожертвовавший жизнью, не появись ты, в конце концов… В который раз убеждаюсь – что бы мы ни делали, у Гармонии на нас свои планы и каждый оказывается в нужном месте в нужное время.
Раймундо Бентозо встал с кресла, давая понять, что разговор подходит к концу.
– У тебя есть просьбы, сын мой?
Марко последовал его примеру, поднимаясь на ноги.
– Да, мессир Командор. Я понимаю, что это наша последняя встреча, и прошу, быть может, чрезмерно много – уйти из жизни без толпы свидетелей и со своим лицом.
И вот тут-то продубленное ветрами лицо мессира Бентозо выразило крайнее недоумение, затем – понимание, затем он вздохнул, как человек, который не берется давать обещание, потому что заведомо не сможет его выполнить.
– Последняя встреча? Ну нет, сын мой, кто тебе такое сказал! Полагаю, видеться мы будем регулярно. Уходить из жизни тебе, во-первых, рано. Со здоровьем все в порядке. Или у тебя плохо со зрением? Решетка не заперта, а разговариваем мы здесь потому, что мне придется присутствовать на нескольких допросах. Вообще-то ты свободен. Совет уменьшился на четверть, расследование не закончено, думаю, мы еще не всех выявили – и тех, над кем потрудились Гвидо и его сообщники. Работы много, я уж не говорю о том, что насчет разрушения идей прогнившего рыцарства ты был прав – пора все менять, и менять кардинально. Мне не нужен мертвый Марко Салазар. Швыряться вот так исключительно талантливыми магами, отправляя их на эшафот из-за родственных связей, поддельных театральных декораций и принудительного участия в чужом заговоре – это непозволительная роскошь.
У Марко отвисла челюсть. Кажется, Командора это позабавило.
– Думаю, Де Лаго еще какое-то время будет фырканьем и мрачной физиономией реагировать на твою внешность, но ошибку свою признал, куда ему деваться. Пусть радуется, что не отобрали сову. С сестрой мессира Ди Эстелар… Ох, женщины… Честно говоря, первые подозрения в ее лжи у меня закрались почти сразу, как только Орсино предъявил обвинение. Я поговорил с ней сам. Если девушка подверглась принуждению к близости, она вряд ли станет долго, со вкусом и с мельчайшими подробностями описывать каждую черточку тела мужчины, совершившего это принуждение. А рассказано было так, как будто лицезрение и осязание производилось многократно и с обоюдным удовольствием. До Орсино это, в конце концов, дошло тоже, ему бы не мешало больше внимания уделять воспитанию сестры, так что скандала не будет. К счастью, мэйс Лусию не успели обратить. Ей нужен хороший муж, который терпением и любовью изменит ее к лучшему. Кажется, кандидатуры есть – из тех, кого вся эта история и слухи не оттолкнули. Повторяю, ты свободен, но…
Почему-то это «но» заставило Синомбре вздрогнуть, потому что оно снова сопровождалось вздохом сожаления, вырвавшимся у Раймундо Бентозо. Командор повернулся к отпертой решетке и крикнул кому-то:
– Принесите сюда!
А затем прибавил:
– Увы, вернуть твое лицо вместе с прежней жизнью никак не получится. Ты использовал мощь Кьяве Доро, подарив свободу всем, кто еще был жив под властью сфумато неро – и никому не дано знать, где и когда эта творческая субстанция соберется снова. На это могут уйти минуты или столетия, но обнаружить место нового рождения Золотого Ключа вряд ли удастся просто так, наудачу… Это дело потомков наших потомков, не иначе. Почему Ключ не помог сбросить маску-сфумато ни тебе, ни твоему дяде после смерти? Предположения есть. Во-первых, ты сам кровный родственник Лодовико и Гвидо, но дело не только в этом. Мы обыскали все мастерские в Белом замке. Мы не нашли ничего, что указывало бы на сфумато, сделанное Гвидо для себя самого, но твое, как мне кажется, здесь. И даже Золотому Ключу не удалось пробить то, что было сотворено недоступным пониманию способом, опровергающим и само изобразительное искусство, и философию живописи, и ее функцию тоже. Как бороться с абстрактным злом, еще предстоит понять.
Двое рейтаров внесли в камеру мольберт с закрепленной на нем небольшой картиной в квадратной раме. Марко обратил внимание на то, что парни старались даже мимоходом не коснуться самого холста, а едва установив мольберт, поспешно осенили себя охранными знаками. Изображение на холсте было странным. Оно не внушало ужаса или отвращения, оно поначалу не вызывало и вовсе никаких мыслей и чувств. И только по истечении нескольких секунд пристального разглядывания хотелось почесать в затылке и спросить себя: это примитивная мазня? Это мистификация? Это какой-то бунт против искусства? Это отказ от содержания? Это смерть и полное отрицание всего сущего?
