Сделка «золотого молчания»! Исключительный контракт, нарушение пунктов которого практически невозможно. Разглашение тайны или попытка обойти условия сделки – и вот уже все рушится, а стороны вправе поступать друг с другом как угодно, не держа слова. До этого момента клятва нерушима, а обязательства священны.
«Как он на меня вышел?!»
– Мой отец не был чернокнижником, – сквозь зубы процедил Марко. – Не был. Его осудили несправедливо!
– Я знаю, – огорошил ответом старик. – Он ушел в Первый Храм и тем самым сделал глупость. Тогда я уже не был Командором и не имел прежнего влияния в Совете, не мог его защитить, моя собственная жизнь так круто изменилась! Я не мог вмешаться в процесс, было не до того. Повторяю, на эту тему мы еще поговорим.
– Но…
– Никаких но. Далее. Девушка – всего лишь девушка. Можно сказать, родители отказались от нее в тот день, когда поставили подписи под брачным договором. Ее отца сейчас лихорадит, потому что предположительно может быть упущено выгодное для него замужество, и он способен наделать глупостей, отдав девчонку кому попало. Посмотри же, о ком идет речь, прежде чем заранее отказываться затащить ее в постель.
Только теперь Марко заметил, что к стене справа от стола прислонено нечто, укрытое холщовой тканью, угадывались очертания овальной портретной рамы в рост человека. Мужчина встал и, повинуясь кивку головы мессира Армандо, снял покров. Да. Это был именно женский портрет изумительной работы, выполненный в типичной технике сфумато для демонстрации всех подробностей внешности. Такие брачные портреты часто заказывали состоятельные женихи или их родители, желающие знать всю правду о достоинствах и недостатках внешности невесты, а цена работы порой достигала десяти тысяч гольдано. В какой бы части помещения ни находился зритель, ему казалось, что лицезрение изображения с прямым контактом глаза в глаза доступно лишь ему одному. Изображение жило отдельно от холста, приподнимаясь над ним подобно призраку, и позволяло видеть не только смену выражений лица девушки, но и некоторую пластику движений, ограниченную рамой портрета.
Тонкая в кости, нежная, с белокуро-золотистыми волосами, заплетенными в тяжелую, обернутую вокруг головы косу, она была прекрасна в любом проявлении эмоций – от детской радости до гнева. Ее личико было одухотворенным, в глазах плескалось озорство, сочетающееся с недюжинным умом и безупречным тактом. В руках она держала какие-то книги. Девушка улыбалась подобно солнцу, выглянувшему из-за тяжелых зимних облаков, и даже слезы не могли испортить цвета ее лица. Марко непроизвольно вздрогнул. Тот, кто заказал полный спектр эмоций для брачного сфумато, хотел знать, как будет выглядеть девушка в случае испуга, боли, ужаса или тех самых слез. Значит, заранее рассчитывал их увидеть… Репутация Лодовико и тут показала себя – даже посмертно.
– Ну как тебе? – хмыкнул Ди Йэло. – Хороша мэйс Бьянка?
– Она воистину прекрасна, – честно ответил гость. – Но я не имею права вмешиваться в ее судьбу, особенно сейчас, когда…
Марко не договорил, все было ясно и без слов, повисших в воздухе подобно кристаллам влажного морозного тумана.
– …когда она освободилась от обязательств перед мертвым чудовищем? – почти ласково закончил фразу старик, в глазах которого на миг вспыхнули огоньки ярости. – Ее судьба сейчас не предопределена. Но я могу вмешаться в твою, Марко Синомбре. И так, как ты даже представить себе не можешь.
Колючие черные глаза смотрели не мигая, как будто пронизывая собеседника насквозь. Армандо Ди Йэло слегка прихлопнул по столешнице левой ладонью.
– На галерах в Галанте вечно не хватает гребцов, они там дохнут как мухи, так что местный кесарь никогда не отказывается принимать сумарийских ссыльных. Но тебе-то светят вовсе не галеры, мальчик, а смерть или жестокое наказание для посягнувшего на право применения сфумато, да еще и с отягощенной наследственностью сына чернокнижника. Ты же можешь кормить сказками о наследстве кого угодно, но я-то правду вижу! Несколько полотен явно были созданы твоим отцом, его манеру я знаю, остальные, несомненно, тобой. И ты очень и очень талантлив, Марко, если даже у экспертов Магистрата ни разу не возникало сомнения в подлинности магического оттиска Печати Леонардо на холстах.
Синомбре нечего было ответить, но он все-таки попытался.
– Позволю себе заметить, мессир, что опровергнуть подлинность теперь можно только при личном вмешательстве мастера Гвидо, но его ведь нет в живых.
– Это ты знаешь от отца, верно? – Лицо собеседника сейчас было темным и неподвижным, только губы шевелились, словно каждое мимическое движение причиняло боль. – Он и сам не был в курсе всей правды, а именно, когда и как Гвидо умер. Посмотри же сюда.
Откуда-то из необъятных складок широкого черного кафтана была извлечена небольшая шкатулка. Особая смолистая древесина драконова дерева, вечно остающаяся нетленной, и кроваво-красный бальзамирующий лак стоили немалых денег. Такие шкатулочки чаще всего предназначались для сохранности покрытых особым воском живых цветов на долгие месяцы – для подарков возлюбленным. Увы! Содержимое раскрытой мессиром Ди Йэло вещицы было совсем другим, зловещим и мрачным.
Там находилась мумифицированная кисть правой руки, при жизни явно принадлежавшая мужчине.
– Видишь это?
– Да, мессир.
– Ну так вот знай… Гвидо не мог малевать такие декорации, он бы не допустил замыленности фона по углам, несомненно. А это и есть рука Гвидо. Правая. Вместе с его алмазными пальцами. – Голос старика стал поистине злобным, он буквально выплевывал слова. – Теми самими пальцами, которыми он сотворил сфумато неро
[8] против моей жены.
Марко почувствовал, как по спине пробежали мурашки холода. Черное сфумато. Черное колдовство… Страшный грех, караемый смертью. Неужели?..
– Я отрезал эту руку, Марко Синомбре. Спустя несколько лет после самого факта колдовства, раньше никак не получалось, Гвидо хорошо скрывался. Он не успел сознаться в том, кто был заказчиком сфумато неро. Он умер. Я один из ныне живущих знаю, кто таков Гвидо на самом деле, где его тело. Совет не имеет к этому ни малейшего отношения.
Не приходилось сомневаться в том, что упомянутый Гвидо не выдержал пыток – вот что скрывалось за коротким словом «умер».
– Нет необходимости верить мне на слово. Ты пошлешь человека за любой из своих картин-декораций, дабы убедиться, что Печать Леонардо на ведущей руке Гвидо – а сохранилась она отменно, тут особый состав для бальзамирования – не сможет отозваться оттиску на полотне. Кроме того, вот рисунок, где оттиск совпадает с подлинником Печати…
Старик выложил на стол замасленный по краям лист бумаги, на котором виднелся набросок пейзажа грифелем – не иначе эскиз к будущей картине. Пейзаж ожил и поплыл над столом, стоило только поднести к нему шкатулку со страшным содержимым. Рядом в воздухе повис отчетливый индивидуальный символ Печати – стилизованные контуры человеческой фигуры идеальных пропорций, вписанные в квадрат и окружность
[9].
