Я схватил старую кастрюльку, которую мы использовали как черпак, и наполнил собачью миску водой из запасов. Стуча когтями по полу, Джип подбежал ко мне и начал жадно лакать чистую воду. Я пообещал покормить его позже, вышел в кокпит, пригнувшись под рангоутом, и посмотрел в сторону, противоположную течению, чтобы понять, почему мы застряли.
Виной всему были не рифы, иначе бы волны сильнее разбивались о борт «Доброй надежды». Лодка застряла на какой-то штуке, которая тоже плыла по течению. Сначала я решил, что это наполовину затонувшая лодка, но стороны и углы были плоскими и прямоугольными. Тогда я понял, что «Добрая надежда» зацепила металлический транспортный контейнер размером с маленький дом. Я видел такой на Эрискее: почти полностью проржавевший, он стоял на трейлере рядом с насыпью. Краска на этом контейнере слезла, и корпус был густо усыпан ракушками и водорослями, свисающими с ее обивки – запутанной рыбацкой сети. Я перешел на другую сторону кокпита и увидел, что сеть опутала второй металлический контейнер, погруженный носом в воду. Должно быть, в первом контейнере был воздух, который позволял ему держаться на поверхности. Киль моей лодки застрял в щели между ними. Поскольку «Добрая надежда» возвышалась над поверхностью воды, ветер толкал ее быстрее, чем течение, двигавшее контейнеры под водой. Вот почему лодка кружилась на месте.
Мне предстояло перерезать сети, а их было немало. Ветер усиливался. Я должен был действовать быстро, чтобы успеть спасти киль. Если он сломается, дно лодки будет пробито или она перевернется.
Вооружившись отпорным крюком и ножом, я приступил к работе. Я зацепил крюком комок сетей, вытащил его на поверхность и начал пилить ножом. У меня не было плана, но пока я пытался перерезать сети, течение и движение лодки сталкивались друг с другом, и нить за нитью у меня получилось перерезать одну веревку. Пластик, созданный твоим поколением, – прочная штука. Мы видим его повсюду, и мне кажется, он переживет последних людей. Сеть не могла смириться с моей атакой. Острые волокна резко отделялись и царапали руки, пока я работал ножом. На правой ладони появились мозоли, которые лопались и горели в соленой воде.
Я плохо помню те часы, потому что был занят изнурительной монотонной работой. Тело болело, спина ныла из-за того, что я слишком долго находился в согнутом состоянии над верхней кромкой борта. Я помню, что остановился, чтобы попить и обвязать нож шнуром. Держать его было так больно, что я боялся уронить его в море. Я помню, что повторял это несколько раз, пока не начало темнеть, каждый раз вытаскивая сеть все выше на поверхность и продолжая пилить жесткий пластик. Еще я помню, как сеть неожиданно распуталась, и целая россыпь остроугольных моллюсков, облепивших ее, ударила по моей руке. У меня до сих пор осталось два шрама. А потом – возможно, потому что часть сети, находившаяся как можно ближе к солнечному свету, прогнила больше, чем волокна, которые я начал резать, – вся сеть распалась, и тяжелый грузовой контейнер пошел ко дну. Поскольку он уже находился под водой, шума не было, и его финальное погружение стало странным, но не драматичным моментом. Со вторым контейнером было проще – теперь противовеса не было, и воздух поднял его на поверхность. Хотя я действовал быстро, я все равно поранил предплечье из-за ракушек. Закончив, я выругался и рухнул обратно в лодку.
Плавучий контейнер начал медленно кружиться на поверхности, словно ленивый кит, подставивший брюхо небо, а затем поплыл вдаль, словно больше не собирался иметь со мной дело.
Освободив лодку, я тут же почувствовал, что «Добрая надежда» ведет себя по-другому. Она игриво покачивалась на волнах, будто действительно хотела отправиться в путь. Хотя мне хотелось спать, я знал, что лодка права, и я должен был поднять паруса и найти место для швартовки на ночь.
Из остатка того дня я помню лишь то, что поднял паруса, поймал ветер, а потом Джип напомнил мне, что его пора покормить. И хотя лодка двигалась немного иначе, чем обычно, я отмахнулся от мыслей об этом. Еще я помню, что мне очень хотелось повернуть на север, в сторону дома, но я направился на юго-восток, к материку. Тогда мне казалось, что я сделал это из-за близости к суше и лучшей возможности безопасной стоянки. Теперь я понимаю, что решил не сдаваться и найти Джесс. К тому же, я никогда не бывал на материке. Любопытство, знаешь ли. Оно сгубило не только кошку.
Глава 11
Борьба с гигантами
Я не нашел хорошего места для швартовки, но обнаруженная бухта вполне подходила для спокойной ночевки. Мне повезло, что на «Доброй надежде» был якорь Фёрга, тот самый, который я спас в день, когда Брэнд вошел в нашу жизнь. Без него у меня были бы большие проблемы, ведь мой якорь покоился на дне моря к западу от Айоны. Я воспринял это как хороший знак, и мне немного полегчало. Я проверил узлы, бросил якорь за борт и дождался, пока он опустится на дно, надежно удерживая лодку. Затем я спустился в каюту, зажег лампу и сделал две вещи, которые мне хотелось сделать весь день. Во-первых, я съел несколько овсяных лепешек и немного сушеной баранины, которую взял из дома. Во-вторых, достал из кармана куртки карту, украденную с лодки Брэнда, и разложил ее на столе.
Джип запрыгнул на скамью рядом со мной, свернулся в клубок и положил морду мне на ногу. Когда он делал это дома, Джесс нередко ложилась так же с другой стороны, и я всегда читал в окружении собак. Когда я почесал Джипа за ушами, моя другая рука автоматически потянулась влево, пока мозг не сообщил мне, что Джесс здесь нет. Я вздрогнул от этой мысли и постарался сосредоточиться на карте материковой части. Она была напечатана с двух сторон, верхняя половина на одной стороне, нижняя на другой. Кусочки суши изобиловали географическими названиями и разноцветными линиями, показывающими дороги. Море вокруг земли было усыпано пометками и цифрами, написанными вручную, но я не понимал их смысл. Перевернув карту, я заметил в свете лампы множество крошечных отверстий. Они казались случайными, но когда я снова перевернул карту, рисунок сложился: следы булавок отмечали места на берегу на каждой стороне. Разумеется, это означало, что половина из них была разбросана по суше, если смотреть на карту с неправильной стороны. Я вспомнил острый кончик циркуля, о который укололся в темноте. Эта карта показывала места, которые Брэнд посетил или собирался посетить – а может, и то, и другое.
Но самым интересным была россыпь отверстий в одном месте – посреди моря с одной стороны карты. С обратной стороны отверстия находились прямо над тем, что в детстве я называл попой страны. Тогда мне казалось, что материк немного похож на сидящего человека, если смотреть на него сбоку. Больше на карте не было других мест с таким количеством отверстий и исходящих разноцветных линий. Присмотревшись, я увидел слово «Норфолк», и меня охватил восторг. Брэнд говорил, что вырос в Норфолк-Бродс.
Я вспомнил, как он пытался извиниться за угрозы отрезать мне язык. Брэнд сказал, что когда ты лжешь, всегда нужно добавить крупицу правды, чтобы ложь запомнилась. Я решил, что он приправил ложь о своей жизни крупинкой правды. И этой крупинкой был Норфолк. Ложью было то, что он уехал оттуда и больше никогда не возвращался. Возможно, мне просто хотелось поверить во что-то, чтобы попытки найти его обрели смысл. Возможно, это оправдание было необходимо для того, чтобы отправиться на поиски. Наверное, так оно и было. В тот момент я решил – вероятно, потому, что нуждался в конечной точке путешествия, чтобы не бороздить бесконтрольно море, – что эти дыры в карте были его домом. Местом, куда он направлялся с моей собакой.
