Собор Святого Николая
Панель, живущая по собственным законам
Что ж, все пошло вкривь и вкось – как теперь человеку двигаться дальше и, вопреки дурным предзнаменованиям, позвать Металлическую Крысу и устроить праздник? Вот противоречивый курс созерцательных прогулок по улицам города, а город этот теснят со всех сторон. На самых узких улочках Виллиджа куда ни глянь – стройка, неумолимая реконструкция, общественные сады перекопаны – в них готовятся возвести современные пристройки, куда ни глянь – строительный мусор да контейнеры. Все эти разрушения изгонят наших крыс из их подземных жилищ. В принципе крысы жили здесь всегда, хоть и не всегда попадались на глаза, но с недавних пор, из-за бессердечного сноса целых кварталов, дорогих нашему сердцу, нам определенно требуется Гамельнский крысолов. Прогуливаясь по ночам, я вижу их стаи, ведущие ночной образ жизни: бегают по улицам, одетым в строительные леса, рвут в клочья пакеты с мусором, швыряют нам под ноги объедки всего, что мы расточительно выбрасываем на помойку, ведут за собой своих не столь агрессивных братьев и сестер. Эти неотвязные мысли о крысах побуждают раскрыть книгу Уильяма Берроуза “Дезинсектор!”. Но вскоре мне становится ясно, что главный герой выслеживает не крыс, а гигантских кафкианских насекомых.
В ту же ночь мне приснилось, что Уильям вышел из-за обтрепанного бархатного занавеса и настойчиво сказал мне: “Вникни в эту штуку с Дентоном”. Я понятия не имела, о чем он говорит, но кивнула и вышла из сновидения прямо к завтраку. Одни загадки надо разгадывать, а другие загадки разгадываются сами собой. И порой отгадку подсказывают, когда мы спим; правда, сновидения бывают с подковыркой: в них полно интересных, но сбивающих с пути отвлекающих маневров, не всякая тропа – настоящая тропа.
Кружа по этому мысленному лабиринту, я заметила, что на календаре 5 февраля. День рождения Уильяма. Решила почитать какую-нибудь его вещь, откопала гранки “Пидора” с дарственной надписью. Пошла в кафе по соседству, заказала кофе и перечитала вступление – пронзительный образец исповедальной литературы. Надолго задержалась на том месте, где Уильям признается, что писателем его сделал выстрел, которым он случайно убил свою жену Джоан. Прочитанное потянуло за собой сокрушительную лавину воспоминаний; вдруг нахлынула боль разлуки – мне так не хватало ободряющей сердечности Уильяма, ощущавшейся даже на большом расстоянии.
Уильям вдруг отклонился от темы – заговорил о чувстве духовного контакта с писателем Дентоном Уэлчем при работе над романом “Пространство мертвых дорог”. Тут-то я и обомлела. Он же сказал: “Вникни в эту штуку с Дентоном”. Я немедля полезла в интернет – выяснить, существовал ли Уэлч на самом деле. Да, существовал: английский прозаик, родился в Шанхае, умер в 1948-м тридцати трех лет, по совпадению – в день, когда мне исполнилось два года. Я чувствовала: Уильям не просто диктует мне с территории снов список рекомендательной литературы. Тут явно что-то другое. Уильям открыл канал связи с Дентоном, когда писал свой роман, и влил в свое творчество энергию Дентона так, как кроме него никто не умел. Мы много разговаривали о контактах такого рода и о фантасмагорическом ландшафте, сквозь который проходим каждый день, но вслух о нем не упоминаем. Хочется верить, что таким способом Уильям напомнил мне: никто из нас не идет по жизни в одиночку. Со мной – совсем как с Уильямом был Дентон – тоже есть кто-то, витающий где-то рядом, и он понукает меня, подводя к целой сети возможностей, замаскированной под тысячи крохотных связующих ручейков электротока. То, что ты ищешь, у тебя прямо перед носом, говорит его низкий хрипловатый голос, смени цилиндр.
Да, Уильям, шепчу я, воображая металлическую безрукавку, легкую, как папиросная бумага, – какая-никакая моральная броня. Как-никак на дворе год Крысы, живучей хитрюги, и, когда мы нервно гадаем о судьбе наступающего года, нам следует перенять у неунывающей крысы ее лучшие качества: сохранять энтузиазм, чтобы работать плодотворно, отвагу – чтобы противостоять недругам, и силу воли – чтобы привести все в порядок.
Его человечье лицо
Панель “Глобальный выезд” до расчистки лака
Ну вот, опять проснулась до зари – может, почуяла растущую снежную луну. Но снега нет – только нескончаемый дождь, и, хотя формально сейчас ночь, ночи тоже нет, небо пасмурное, а луна словно бы рухнула сверху, прижалась молочной кожей к четырем пыльным стеклянным панелям моего потолочного окна. Наваливается гнетущая грусть, и я встаю, накидываю куртку, дохожу до перекрестка. Крысы бросаются врассыпную, вдали стонет сигнализация, проносится одинокая машина. В феврале температура скачет то вверх, то вниз – этакие перепады настроения у темпераментных королев-близняшек в шахматном мире Страны Чудес. Теплый не по сезону дождь сбивает с панталыку птиц и насекомых. В такой час все кафе закрыты, и я снова поднимаюсь в свою комнату, и на душе у меня тоже как-то пасмурно. По потолочному окну колотит дождь. Апрельские ливни в феврале. Луна полная, но не видна – вплавлена в плотную систему ночных облаков. Кошка кричит. Хочет есть – и это в пять утра. Снова засыпаю, гадая, отчего воробьи – целая тысяча, не меньше – слетели с окрестных деревьев и собрались на поле, где надолго задержался один мой друг с собакой. Птицы образовали форменный рой, а потом расселись вокруг, со всех сторон, ничуть не обеспокоенные присутствием человека и беспрерывным лаем собаки. Я наполовину соскользнула в другой ландшафт, смотрю – а я на широченном поле с ветряками. Современными, металлическими, выглядят так, словно они в родстве с изящным, хоть и многократно обруганным “Конкордом”. Пошла к ним по грязи и болотам, в конце концов смогла потрогать подножие одного ветряка, и у меня от души отлегло – почти как в Улуру, когда я приложила ладонь к красной шкуре Айерс-Рок. И все же не оставляла мысль, что сейчас мне надо быть в каком-то другом месте, уже опаздываю, нельзя прохлаждаться.
В воскресной газете – статья о выставке “Ян ван Эйк: Оптическая революция”. Костяк экспозиции – немногочисленные дошедшие до наших времен работы самого Ван Эйка, в том числе блистательные панели Гентского алтаря, плюс почти сотня созвучных им шедевров позднего Средневековья. Только что отреставрированное “Поклонение Мистическому Агнцу” – центральную часть алтаря – можно недолгое время увидеть на его нынешнем месте в соборе Святого Бавона. Я затаила дыхание. На моем рабочем столе лежит объемистый труд Г. Джеймса Уила “Губерт и Ян ван Эйки: жизнь и творчество”. Просто-таки детектив, где собраны все скудные вещественные доказательства творческого пути неуловимых братьев. Я о них так много думаю, что однажды обнаружила себя в их мире и подошла чуть ли не вплотную – так близко, что в свой мир вернулась с пятнышком краски на рукаве. Подобная форма ментальной телепортации – еще одна любимая тема Уильяма и его соавтора по “Третьему уму” Брайона Гайсина, и мы часто теоретизировали о ее безграничных возможностях.
