Эти государственные общества также являются классовыми обществами. Государство всегда поддерживает социальную иерархию. Государство и есть социальная иерархия. Но некоторые из наиболее важных личных и межличностных проблем коренятся в экономике и социальной структуре. Стороны часто неравны в богатстве и власти. Арендаторы и арендодатели, мужья и жёны, предприятия и потребители, начальники и работники – они обычно не равны. Притворяться, что они равны, не значит уравнять их. Люди, которые были неравны до вступления в правовое поле, всё равно останутся неравными, покинув его.
163 Но, возможно, более слабая сторона ощутит тепло и уют от того, что приятный посредник (или посредница) выслушал её проблемы. Возможно, на какое-то время слабой стороне станет лучше. Это не значит, что слабая сторона добилась справедливости. В лучшем случае, на какое-то время ей так покажется. Но даже этому нет никаких доказательств.
Справедливость для меня не является высшей социальной ценностью. Для меня такая ценность – свобода. Я полностью за справедливость, но приоритетное значение имеют условия, необходимые для свободы. Никакое альтернативное урегулирование споров даже не претендует на расширение свободы. И я сомневаюсь, что АУС обеспечивает правосудие лучше, чем традиционное судебное разбирательство, которое само по себе далеко не соответствует обещанию – эти слова начертаны на здании Верховного суда США – равного правосудия перед законом.
VII. НЕПОЛНОЦЕННЫЙ АНАРХИСТСКИЙ АНАЛИЗ УГОЛОВНОГО ПРАВА
У анархистов есть много оправданий своей непопулярности. Они подвергались военным и полицейским репрессиям. В газетах, как и в книгах по истории, о них либо лгут, либо их игнорируют. Они очень негодуют по поводу стереотипа анархиста, бросающего бомбы. Некоторые люди грубы с ними. Другие насмехаются над ними. Большинство их игнорирует. Это так несправедливо. Бросать бомбы? Мы перестали делать это несколько недель назад! (За исключением Афин. Я смотрел видео-ролики.)
Однако, даже если анархисты не бросают бомбы, некоторые люди это делают. Даже здравомыслящие люди резонно спрашивают: если не будет государства, кто защитит нас от агрессоров и грабителей?
164 Статья о плато Тонга, о которой я говорил вначале, была написана Элизабет Колсон с явной целью ответить на этот вопрос.
Традиционный анархистский ответ явно неадекватен. Анархисты говорят, что, отменив частную собственность, мы устраняем почти все причины для ссор между людьми. Мои примеры – плато Тонга, ифугао и кпелле – опровергают этот аргумент. В частности, подавляющее большинство дел в собраниях кпелле касалось супружеских споров и прав на женщин.
165 (Не прав женщин, а прав на женщин.) Существуют первобытные анархистские общества, охотники-собиратели, у которых собственности ещё меньше, чем у кпелле. Бушмены, например, до недавнего времени были, прямо скажем, коммунистами.
166 Они редко ссорились из-за собственности, потому что у них её почти не было. Но они действительно ссорились. Как я уже говорил ранее, уровень убийств в их обществах в 1960-е гг. был даже выше, чем высокий уровень убийств тогда же в Америке.
167 Пётр Кропоткин в 1890-е гг. хвалил бушменов как дружелюбных, доброжелательных и щедрых: «они охотились сообща и делили между собою добычу без драки и ссор».
168 Разделение пищи на самом деле есть один из аспектов «обобщённой взаимности», которая является универсальной чертой общества охотников-собирателей.
169 Бушмены работали сообща и делились пищей сообща. Но Кропоткин ошибался, полагая, что следовательно они никогда не ссорились. Работа и еда – не единственные вещи, из-за которых люди ссорятся. Главным источником ссор среди бушменов, как и среди кпелле, была ревность.
Кропоткин также описывал папуасов как «первобытных коммунистов».
170 Конечно, они также являлись анархистами. Но по крайней мере в одном папуасском обществе спор из-за свиньи может перерасти в войну.
171 Коммунизм + анархия ≠ вечный мир.
В таких обществах как плато Тонга и ифугао возможность вражды – бесконечной взаимной мести – признавалась и вызывала опасения, но не всегда избегалась. Некоторые первобытные общества не прилагали особых усилий, чтобы избежать этого. Однако Кропоткин, как и Энгельс, был прав, говоря, что угроза вечной вражды была преувеличена. В конце концов распри прекращаются,
172 или же просто утихают. Но Кропоткин был не прав, обвиняя в междоусобицах «суеверия», в частности, колдовство.
173 Это странное предубеждение вольнодумцев XIX века. Колдовство – это предполагаемое средство для нанесения вреда, а не мотив. Обвинять колдовство в междоусобицах – всё равно что обвинять в междоусобицах копья. У ирокезов родственники убитого или жертвы колдовства обычно должны были принимать компенсацию.
174
