Лишь на мгновение влетело в неё воспоминание о Норбридже, Фредди, Леоне и всех тех, кто был ей дорог. Это мгновение изменило всё, удержав от последнего шага – оставалось лишь сомкнуть пальцы на кулоне и произнести односложный приказ, который утвердил бы её полную власть над силой, определив окончательный выбор.
– Выбери это! – кричала Грацелла. – Смелее! Ты же можешь!
Лицо её было поистине ужасным – маска ненависти и злобы стёрла всё человеческое, что в нём оставалось когда-либо.
Элизабет раскрыла ладонь и посмотрела на блестящий кулон.
– Я выбираю… – начала она.
С широко раскрытыми глазами Грацелла замерла, ожидая заключительных слов.
– …чтобы этот талисман никогда не служил… во зло…
Она перевернула руку, разжала пальцы и позволила кулону упасть на землю.
С глухим звуком он упал на каменный пол.
– Я выбираю не использовать его во зло! Я на стороне добра! Навсегда!
Элизабет взглянула на упавший кулон. Он сделался меньше и тусклее, чем прежде, и выглядел, словно обычный каменный диск на простенькой цепочке. Не желая отвлекаться, девочка подняла глаза, пытаясь понять, что сейчас происходит с Грацеллой. Но вдруг раздался пронзительный звук, похожий на треск льда, какой бывает весной на замёрзшем озере. Откуда шёл этот звук, Элизабет не понимала. Неожиданно статуя рядом с ней словно лопнула от яростного взрыва, и тысячи ледяных осколков усыпали грязный пол.
Элизабет отскочила. Малиновый свет пропал. Наступила оглушающая тишина. Ни звука не было слышно. Девочка подняла фонарик и посветила перед собой. Там, на земле, лежала Грацелла, сморщенная, в своей чёрной одежде, словно куча старого тряпья. Она не двигалась. Селена лежала на прежнем месте, и ужасные пятна крови застыли у неё на губах. Лана – вернее, старуха, в которую она превратилась, – стояла, раскинув руки, в её глазах застыла маска ужаса и недоумения.
– Что это было? – слабо произнесла она дребезжащим старушечьим голосом.
Элизабет посветила фонариком на кулон. Теперь он выглядел как маленькая, простенькая безделушка, дешёвое украшение, наподобие тех, что она нашла в маминой детской сумочке.
– Не знаю, – ответила Элизабет, посветив фонариком на Грацеллу. – Я не знаю.
Из дальнего конца туннеля донеслись голоса.
– Элизабет! – её кто-то звал, и звук отражался от стен. – Элизабет!
В противоположном конце зала запрыгал жёлтый огонёк.
– Я здесь! – закричала Элизабет. – Я здесь!
Яркая вспышка осветила комнату, сделав всё вокруг светлым и немного резким. Шум и суматоха тотчас заполнили помещение. Первым в зал вбежал Норбридж, за ним Джексон, Сэмпсон и ещё пять человек.
– Норбридж! – закричала Элизабет, бросаясь ему на шею. – Норбридж!
Она плакала навзрыд и почти не слышала, как он приказал остальным:
– Приберите тут всё! Если нужно, приведите ещё людей, но скорее всё это уберите!
Он прижался к ней головой и прошептал:
– Всё хорошо, Элизабет. Всё хорошо.
Глава тридцать четвёртая
Последний взгляд
Лязг
Прошло два дня после празднования Нового года. Утром, сразу после завтрака, около дюжины гостей – включая Эгиля П. Фаулза, мистера и миссис Веллингтон, мистера и миссис Рахпут – собрались на платформе вокруг белого диска в комнате, где Фредди настроил камеру-обскуру. Элизабет, Леона и Норбридж тоже были здесь. Свет в комнате был погашен, так что казалось, будто диск экрана парит в темноте. Все смотрели на Фредди, который был бы невидим, если бы не маленькая лампочка на контрольной панели, бросающая отсветы на его руки. Все ждали, что им покажет этот любимый всеми юный и талантливый изобретатель.
– Когда я пропущу свет через коробку, расположенную там, наверху, – начал объяснять мальчик, бросая взгляд на потолок, где была закреплена верёвка, которую он держал в руке, – изображение отобразится здесь, на этом круглом экране. Нам повезло, что погода ясная, потому что если бы было пасмурно, то мы бы ничего не увидели.
– Я уже навёл справки, с завтрашнего дня возвращается пасмурная погода, – мрачно объявил мистер Рахпут, – и тогда точно никто ничего не увидит.
– Ш-ш-ш! – остановила его жена. – Не мешай ему говорить.
– Всё в порядке, – успокоил их Фредди. – Задавайте вопросы, так мы скорее перейдём к демонстрации.
– Действительно ли это так, – произнёс мистер Веллингтон, – что мы присутствуем на первой публичной демонстрации данного устройства за последние десятилетия?
– Да, именно так, и я это подтверждаю, – ответил Норбридж. – К сожалению, в своё время мы пренебрегали текущим ремонтом этого аттракциона, и в итоге комнату на долгие годы пришлось закрыть.
– Я лично наблюдал это устройство в действии сорок лет назад, – вступил Эгиль П. Фаулз. – Не сомневаюсь, что всем вам демонстрация покажется волнующей, возвышенной и познавательной. Если быть кратким, то это покажется вам… чудом! А известно ли вам, что Аристотель знал об устройстве камеры-обскуры более двух тысяч лет назад?
– Вы всегда остаётесь педагогом, профессор Фаулз, – Норбридж повернулся к нему с улыбкой. – Теперь же позвольте мне взять слово и объявить, что я в высшей степени горжусь мистером Фредди Ноком за то, что он привёл камеру-обскуру в рабочее состояние.
Норбридж повернулся к Фредди, и все собравшиеся зааплодировали.
– Благодарю вас, – просиял Фредди и продемонстрировал всем, как он умеет напрягать бицепс. – О, кабаре сумрак! – он немного смутился. – Это значит «камера-обскура».
– Фредди? – произнёс Норбридж, жестом приглашая мальчика продолжить демонстрацию. – Покажи её в действии. Пожалуйста.
– Да, мистер Фоллс, – с этими словами мальчик потянул за верёвку, которая была у него в руке, и вновь яркий всплеск цвета и света, который Элизабет запомнила на демонстрации несколько дней назад, возник на белом диске. Все присутствующие ахнули от восхищения. Перед ними, переливаясь всеми оттенками серого, белого, синего, серебристого и золотистого, расцвели озеро Луны и стоящие за ним снежные горы, освещённые солнцем.
– Изумительно! – воскликнул мистер Рахпут.
Элизабет никогда не слышала столько энтузиазма в его голосе.
– Это очень красиво, Фредди, – восхищённо качала головой Леона.
– Невообразимо! – мистер Веллингтон не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить восхищение в полной мере.
