Множество странных легенд повествуют о том, что нашли эти исследователи. Наша любимая история – о землепашице по имени Клара Бисвик. Она не умела даже писать, однако рассказывала свою повесть всем, кто готов был её слушать. В конечном счёте она была записана и так или иначе попала в библиотеку университета. Быть может, из-за того, что Клара была простой землепашицей или же просто женщиной, история её ускользнула от внимания и вскоре заросла пылью. Но мы полагаем, что она стоит того, чтобы её воспроизвести здесь.
Клара и её семья, отважно выйдя в море, достигли небольшого островка Адрастос. Почва на нём была плодородная, прекрасно годная для земледелия. Осенью они собрали щедрый урожай и уже вскоре обменивались товарами с проплывающими мимо властителями китов и торговыми судами.
Однажды, когда Клара трудилась на картофельном поле, она услышала крики своих троих детей. Она бросилась к морю, и глазам её предстала огромная мёртвая акула, выброшенная на берег. Её дети карабкались по ней, тыкали безжизненные голубые глаза, любовались бесчисленными зубами. Клара велела им спускаться. И в этот миг её младший сын принялся кричать.
Кожа акулы вспучилась, словно внутри рыбы надулся огромный воздушный пузырь. Что-то вытолкнулось между жабр акулы так, что Клара ахнула, а дети закричали ещё громче. Это была человеческая рука.
Клара схватила нож и взрезала бок акулы. Дети в ужасе смотрели, как Клара вытаскивает из бока акулы залитого кровью обнажённого мальчика с кожей цвета гречишного мёда и тёмно-голубыми глазами. Он был напуган, дрожал и снова и снова повторял одну и ту же фразу:
– Где мои братья и сёстры?
Клара отвела мальчика домой, отмыла его, накормила и уложила в постель, где он всю ночь метался во сне. На следующий день он был полон сил, однако не мог ответить, как очутился внутри акулы. В сущности, он не помнил совершенно ничего, хотя Клара говорила, что он был «на редкость сообразителен». Он склонен был впадать в угрюмую задумчивость и мог тогда подолгу стоять на берегу, глядя на море.
По прошествии нескольких недель мальчик сделался частью семьи. Он помогал с работой на ферме, поднимал тяжести, рубил дрова. Он любил рыбачить в лодке. Дети Клары особенно привязались к нему и изо всех сил старались подражать ему.
Затем однажды двое младших детей, не спросясь разрешения, отправились на рыбалку, мечтая вернуться с богатым угощением. На другой стороне острова Клара и мальчик выслеживали волка, который утаскивал их коз. Внезапно мальчик повернулся к Кларе.
– Твои дети в опасности, – сказал он.
Со всех ног они бросились бежать через весь остров, а добежав, увидели, что берег накрыло ужасным штормом. Клара в ужасе закричала, инстинктивно почувствовав, что её дети пропали внутри него. Она бросилась ко второй гребной лодке, а обернувшись, увидела, что мальчик воздел к морю руки и глаза его сделались совершенно синими. Он решительно шагал к прибою, и море бурлило и откатывало, словно дикий кот, отступающий в клетку под ударами кнута. Позднее Клара говорила, что море и мальчик словно сделались едины, и в то же время, казалось, вели между собой нескончаемый бой.
Наконец море поднялось громадной волной и затопило берег. Когда волна отхлынула, Клара поднялась на ноги и увидела, что двое её сыновей ползут по песку, кашляя морской водой.
Но мальчика нигде не было видно.
20
Мальчик, который затерялся в море
– Это ты, – сказала Анна, глядя на Сифа.
– Не может быть, – отстранённо вымолвил Сиф.
– Но он мог двигать море, и он появился из морского создания, и он сказал ровно то же самое, что и ты в тот день, когда мы тебя нашли: «Где мои братья и сёстры?» – Анна перевела дух и лихорадочно перечитала легенду. – Он совершенно как ты. Ну, за исключением этого, «на редкость сообразителен».
Элли моргнула, снова и снова вчитываясь в слова. Смех Финна всё ещё проносился над балками – ребяческое хихиканье сменилось хриплым, каркающим хохотом.
– Здесь… здесь действительно будто тебя описывают, – признала Элли.
Снизу донёсся ещё один полный агонии крик. Сиф и Анна напряжённо застыли, глядя на дверь.
– Вы тоже слышали это? – спросила Элли, и они кивнули. – Что бы они ни делали с этим бедолагой, они могут перестать уже в самом скором времени. Нам нужно уходить, пока их внимание занято.
Элли положила подлинный дневник Хестермейера и его рукопись в водонепроницаемую сумку, сделанную из высушенных моржовых кишок. Когда они, крадучись, выходили из комнаты, Элли бросила последний взгляд на нарисованную на стене карту и таинственный безымянный остров у самого пола, прежде чем их поглотил мрак.
Они просеменили по коридору так быстро, как только осмелились, спустились по лестнице и выбрались из люка. Они жались друг к другу на верхней площадке лестницы. Сиф, посмотрев вниз на море, прикрыл глаза. На этот раз ему потребовалась больше времени – Элли полагала, его внимание рассеивалось из-за того, что он прочёл в рукописи. Наконец воды спали, и Элли с Анной снесли Сифа вниз по ступеням. Элли видела, как лицо его приняло выражение предельной концентрации, лоб нахмурился, будто его угнетал кошмарный сон. Затем глаза его открылись.
– Я… Я не могу его сдерживать, – выдохнул он.
Они были теперь в самом низу лестницы, на скользких каменных плитах. Вокруг зыбились тёмные воды, удерживаемые лишь волей Сифа. Элли окатила паника. Если воды обрушатся на них в эту минуту, они или швырнут их в стену здания, или унесут в открытое море.
– Ты можешь, Сиф, – увещевала она.
Сиф глухо заворчал и снова закрыл глаза. Стена воды задрожала. Море поднялось до щиколоток Элли, замочив её брюки.
Затем оно начало отступать. Элли и Анна облегчённо вздохнули и занесли Сифа по ступеням наверх. Шумно выдохнув сквозь стиснутые зубы, Сиф обмяк, и стена воды рухнула, ударив в стену здания под ними. Сиф дрожал, кожа у него была просто ледяная, так что им пришлось подождать несколько минут, согревая ему руки о погашенный фонарь.
Они прокрались по мощёной дорожке вдоль береговой линии к переулку, который должен был вывести их к Сиротской улице. Ветер жалил кожу на голове Элли, взрезая волосы, словно ледяным ножом. По левую руку высились Кроличьи норы: расколотые руины трёх сотен домишек без крыш и с выеденными огнём внутренностями. Справа на небольшом отдалении от берега была высокая залитая лунным светом крепость со многими островерхими башнями и приземистым круглым амфитеатром, угнездившимся сбоку. Крепость называли Надеждой Селестины в честь первой святой, а пройти к ней можно было только во время отлива, следуя, как по каменной переправе, по узкой череде торчащих над волнами крыш.
Ни с того ни с сего Сиф остановился.
– Это не мог быть я. В акуле, я имею в виду. Ведь не мог?
