– Как прошел день, Рози? – спрашивал папа, вернувшись домой с работы, и я отвечала: искрометно. Или транспарентно. Или додекаэдром.
– Рад это слышать, – говорил он.
О пользе новых слов речи не шло. Взаимосвязи, разумеется, тоже не требовалось. Катахреза? Плюс балл.
Это была всего лишь попытка показать отцу, что я, по крайней мере, продолжаю наши занятия. Как только он захочет к ним вернуться, я готова вкалывать засучив рукава.
Как-то в разгар дня заявилась бабушка Донна; она заставила маму совершить вылазку в город – попить кофе и пройтись по магазинам. Лето прошло, у осени тоже кончался срок годности. Сидеть со мной осталась Мелисса, но сидела она в основном перед телевизором.
Мелисса к тому времени стала в доме совсем своя и смотрела телевизор каждый день, хотя раньше его включали только по вечерам, полагая, что дети должны сами придумывать себе развлечения.
Мелисса подсела на мыльную оперу. Но не ту, что у бабушки с дедушкой, не про Карен и Ларри. Мелиссино мыло было про Аманду и Бена, Алана и Люсиль. И если в первом сериале все огорчительным образом свели к сексу, то второй был – чистая оргия. Мелисса разрешала мне смотреть вместе с ней, потому что я бы все равно ничего не поняла; а поскольку я ничего не понимала, мне и смотреть хотелось редко. И мы разошлись во мнениях насчет того, как тихо я должна себя вести, пока идет серия.
Мелисса начинала забываться. Она как раз научила меня новому слову, но заставила пообещать, что я не скажу его при родителях. Это было слово “итифаллический”. Если бы много лет спустя оно всплыло на проверочном экзамене, я всем дала бы сто очков вперед, но, увы, такого шанса мне не выпало. В общем-то не самое нужное слово.
Как я держу обещания, спросите у Лоуэлла. Стоило отцу вернуться, и я тут же выдала, что дела мои идут итифаллически, хотя официально слово дня было “психомантия”. Не знаю уж, сыграло ли это роль в скорой отставке Мелиссы.
В любом случае, прежде чем сказать это слово папе, я сказала его Лоуэллу. Ему полагалось быть в школе, но он рано пришел домой, проскользнул через заднюю дверь и поманил меня наружу. Я послушалась, хотя и не так тихо, как ему хотелось бы. Мои новые слова Лоуэлла не интересовали – он отбился от них, нетерпеливо прищелкнув пальцами.
На улице ждал сосед – мальчик из белого дома на углу, здоровый старшеклассник Рассел Тапман. Прислонившись к маминому голубому “датсуну”, он, втягивая воздух, закуривал мятую сигарету. Никогда не думала, что увижу Рассела Тапмана на дорожке нашего дома. Я была польщена и очарована. Я влюбилась в тот же миг.
Лоуэлл поболтал рукой в воздухе. В его кулаке звякнули ключи от машины.
– Ее точно берем? – спросил Рассел, указывая на меня глазами. – Треплется много.
– Она нам нужна, – сказал Лоуэлл.
Так что мне велели сесть назад, и Лоуэлл пристегнул меня. Он очень добросовестно за этим следил, даже когда машину вел не Рассел. Позже я узнала, что формально Рассел еще не получил права. Он учился на курсах и все такое, водить умел и ни одного тревожного момента во время нашей поездки я не припомню, хотя вокруг этого потом подняли много шума.
Лоуэлл сказал, что у нас секретное приключение, шпионская вылазка; мне разрешили взять с собой Мэри, потому что она умеет держать рот на замке и послужит нам примером. Я всему этому страшно радовалась и страшно гордилась, что еду с большими мальчиками. Теперь-то я понимаю, что между Лоуэллом одиннадцати лет и Расселом шестнадцати был огромный разрыв, но в то время они пленяли меня одинаково.
А еще мне тогда отчаянно хотелось выбраться из дома. Как-то мне приснилось, что кто-то стучит в родительскую дверь изнутри. Сначала в веселом ритме чечетки, только с каждым ударом все громче, и под конец так, что у меня едва не лопнули барабанные перепонки. Я проснулась в ужасе. Простыня подо мной намокла, и пришлось звать Лоуэлла, чтобы он поменял мне пижаму и перестелил постель.
Рассел переключил радиостанцию с маминой на студенческую WIUS. Заиграла песня, которую я не знала, что не помешало мне подпевать с заднего сиденья, пока Рассел не сказал, что я адски действую на нервы.
Адски. Я произнесла это несколько раз, но тихонько, так чтобы Рассел не услышал. Мне нравилось, что нужно прищелкивать языком.
Ветровое стекло мне видно не было, только затылок Рассела, прыгавший у подголовника. Я попыталась сообразить, как же понравиться Расселу. Каким-то чутьем я знала, что умными словами его сердце не завоюешь, но не могла придумать, что бы еще ему предложить.
Прозвучало уже много песен и реклама оригинальной радиопьесы к Хэллоуину. Потом был звонок от слушателя, он рассказал о профессоре, который заставлял всю группу читать “Дракулу”, даже христиан, считавших, что это опасно для души. (Остановимся на минутку и представим, каково живется в наше время человеку, который уже в 1979 году чувствовал избыток вампирщины. И двинемся дальше.)
Еще звонки. Большинству “Дракула” нравится, кому-то нет, но никому не нравятся профессора, которые указывают тебе, что читать.
Машина начала подпрыгивать, я услышала хруст гравия под колесами. Мы приехали. Я узнала яркую крону тюльпанового дерева на подъезде к старому фермерскому дому, его золотые листья, парящие в бело-синем небе. Лоуэлл вышел отпереть ворота, снова сел в машину.
Я не знала, что мы едем сюда. Хорошее настроение сменилось тревогой. Хотя никто мне об этом не говорил, да и вообще говорилось мало, я предполагала, что Ферн осталась жить в бывшем нашем доме вместе с аспирантами. Мне виделось, что живет она по-старому, может быть, даже не так страдает от разрыва, как я: скучает по маме, конечно (как и все остальные), но меньше по папе, который по-прежнему заезжает понаблюдать за учебой, за играми с изюмом и фишками для покера. Через пару месяцев ей исполнится шесть лет, и ей наверняка преподнесут, по ежегодной традиции, праздничный торт в сахарных розочках, которые мы обе так любили. (По крайней мере, не могу доказать обратное про нее.)
Я размышляла так: грустно, что она совсем не видится с нашей мамой, и мне не хотелось бы оказаться на ее месте, но вообще, это не так уж грустно. Аспиранты были очень милые и никогда не кричали, потому что им не разрешалось и потому что они любили Ферн. Ее они любили больше, чем меня. Иногда я обвивалась вокруг их ног, отказываясь отпускать, просто чтобы привлечь к себе внимание.
Мы уже двигались по дорожке к дому. Ферн всегда слышала машину издалека – она уже возникла бы у окна. Я толком не знала, хочу ли видеть ее, но точно знала, что она меня видеть не захочет.
– Мэри не хочет встречаться с Ферн, – сказала я Лоуэллу.
Лоуэлл крутанулся назад и взглядом прищуренных глаз пригвоздил меня к месту.
– О господи! Ты что, думала Ферн еще тут? Ё-мое, Рози!
Я еще ни разу не слышала, чтобы Лоуэлл сказал “ё-мое”. Теперь я не сомневаюсь, что он пытался произвести впечатление на Рассела. Это слово мне тоже понравилось выговаривать. Йо-йо-йо. Ой-ёй-ёй.
