В итоге я пошла к нашему университетскому врачу, она заглянула внутрь и сказала, что виновата моя девственная плева: она настолько узка, что растянулась, но не порвалась. Поэтому дело было сделано в кабинете гинеколога при помощи специальных инструментов.
– Ну вот, путь открыт, – весело сказала доктор и тут же надавала предупреждений и советов: не позволяй втягивать себя в то, что тебе неприятно, и предохраняйся.
Всучила мне какие-то буклеты. Внизу дико болело, как будто спазм завязался узлом и затянул концы. Но главным образом это было унизительно.
В общем, что такое плохой секс, я знаю.
Но мне повезло. Никогда в жизни меня не принуждали к сексу, если в тот момент я сама его не хотела.
Когда я очнулась, доктор Соса уже перешел от обыкновенных шимпанзе к их (и нашим) близким родственникам бонобо.
– Социальная жизнь бонобо, – говорил он, – мирная и эгалитарная. Эти похвальные качества достигаются путем постоянного, повседневного сексуального общения, в большинстве случаев однополого. У бонобо секс – форма груминга. Фактически социальный клей. В “Лисистрате” все понято неправильно. Дорога к миру и согласию лежит через умножение сексуальных контактов, а не наоборот.
Студенты-юноши оживились. Удивительно: по сути, им сказали, что они существа примитивные и полностью управляемые своими членами (итифаллические, осмелюсь добавить), но их это нисколько не смутило.
Девушка через несколько рядов справа от меня подняла руку и встала, не дожидаясь, когда ее вызовут. Ее светлые волосы были хитро заплетены в косы и унизаны бусинами. Обращенное ко мне ухо сжимали серебряные каффы.
– Откуда мы знаем, с чего все началось? – спросила она. – Может, самкам бонобо их самцы кажутся более привлекательными, чем мужчины – женщинам. То есть мир, эгалитарность – это сексуально, и дело не только в контроле над половой жизнью самок. Может, вам, ребята, стоит над этим задуматься.
Сзади кто-то издал звук, очень похожий на пищевой сигнал шимпанзе.
– У бонобо матриархат, – продолжала девушка. – А вдруг это он, а не секс делает общество мирным? Женская солидарность. Женщины защищают женщин. У бонобо это есть. У шимпанзе и людей – нет.
– Ну да, – сказал доктор Соса. – Хорошее замечание. Есть над чем подумать.
И мельком взглянул в мою сторону.
Последнюю лекцию семестра доктор Соса закончил тем, что мы начинаем тянуться к себе подобным с рождения. Трехмесячные дети предпочитают лица людей той расовой категории, которую они видят чаще всего. Дети постарше, если разделить их на группы по совершенно произвольному признаку – цвету шнурков, ревностно держатся своих по сравнению с чужими.
– Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе, – наш самый высокий, общепризнанный моральный принцип. Честно говоря, и единственный необходимый: все остальные вытекают из него сами собой; и десяти заповедей не нужно. Но если вы, как и я, считаете, что нравственность начинается с Бога, вам придется задать себе вопрос: почему Он одновременно зарядил нас против него? “Относись к другим так же” – неестественное поведение, не человеческое. Понятно, почему столько вер и верующих об этом принципе говорят, но немногие воплощают на деле. Он идет вразрез с чем-то глубоко присущим нашей природе. Вот в чем состоит человеческая трагедия: то общечеловеческое, что мы делим, основано на отрицании общечеловеческого.
Занятие кончилось. Аплодисменты – то ли понравилась лекция, то ли все обрадовались, что она кончилась. Доктор Соса сказал еще пару слов об экзамене. Это будет не простое отрыгивание дат и фактов. Он хочет посмотреть, как мы думаем. Снова взгляд на меня. Я могла бы одарить его последним, утешительным кивком, но все еще была расстроена. Крайне расстроена. Так глубоко, что сердце пустилось в галоп.
Я и не слышала никогда о бонобо. Внезапно оказалось, что кто-то знает о шимпанзе гораздо больше, чем я. Это был сюрприз, и до странности неприятный. Но это было наименее важное, о чем мне предстояло поразмыслить.
Часть четвертая
Повторяю, меня не прельщало подражать людям; я подражал им только потому, что искал выход, иных причин у меня не было.
Франц Кафка
“Отчет для академии”
1
Сегодня, в 2012 году, когда весь интернет раскинулся передо мной, как “Конфетная страна” (или, может, “Змейки и лесенки” метафора поточнее, или “Сорри!” – в общем, любая из тех игр, которые никогда не кончаются, потому что выиграть в них невозможно), я пыталась выискать, что произошло с другими знаменитыми шимпанзе, отданными в семьи. Сведения об экспериментах найти не трудно, труднее узнать о судьбах объектов исследований. А если что и попадается, выходит довольно противоречиво.
Одна из первых шимпанзе, маленькая умная, покладистая Гуа, похоже, умерла в 1933-м от респираторной инфекции вскоре после того, как семейство Келлог вернуло ее в исследовательскую лабораторию Йеркса, где она появилась на свет. Гуа прожила у Келлогов около девяти месяцев вместе с их малышом Дональдом и с легкостью затмила его в умении обращаться с вилкой и пить из чашки. Ей было два года, когда она умерла.
Вики Хейс родилась в 1947-м и умерла дома от вирусного менингита то ли в шесть с половиной, то ли в семь лет, на разных сайтах по-разному написано. После ее смерти родители развелись; по крайней мере, один из друзей заявил, что брак держался только благодаря Вики. Она была единственным ребенком.
Мэйбел (родилась в 1965-м) и Саломея (1971) обе умерли от тяжелой диареи всего через несколько дней после того, как каждая из приемных семей уехала в отпуск, оставив их дома. Никаких физиологических причин диареи выявлено не было.
После того как Алли (родился в 1969-м) вернули в исследовательский центр, у него также развилась угрожавшая жизни диарея. Он выдирал на себе шерсть, одна рука отнялась, но все это не убило его. По неподтвержденным слухам, он умер в 1980-х в медицинской лаборатории от экспериментальной, но фатальной дозы инсектицида.
В двенадцать лет Люси Темерлин (родилась в 1964-м) отправили из дома в Гамбию жить среди других шимпанзе. Она выросла в Оклахоме в семье Темерлинов. Люси любила журнал “Плэйгерл”, чай, который заваривала сама, и чистый джин. Знала толк в инструментах и сексуально удовлетворяла себя при помощи пылесоса. Она была дикой девчонкой.
Но ничего не знала о жизни в дикой природе. Люси родилась на ферме шимпанзе “Ноэллев ковчег”, и через два дня ее забрали от матери в семью к людям. В Гамбии аспирантка-психолог Дженис Картер много лет старалась как можно мягче приучить ее к жизни в новых условиях. В этот период Люси страдала от тяжелой депрессии, теряла в весе и выдирала на себе шерсть. Последний раз ее видели живой в компании других шимпанзе, очевидно, смирившуюся с этим окружением, в 1987 году.
Спустя несколько недель были обнаружены и собраны ее разметанные кости. Распространилась версия, что Люси убили браконьеры, к которым она радостно бросилась навстречу. Версия также решительно опровергалась.
