“Я люблю смотреть, как умирают дети” – сумел вывести сто лет назад один из русских поэтов эпатажа ради. Кто-то теперь решил продолжить эту добрую традицию и любит смотреть, как задыхаются старики? И не только старики. Первой жертве на Сардинии 42 года. Молодец, спортсмен, владелец ресторана…
Это что, какое-то другое человечество? – то и дело хочется мне задать вопрос в ответ на очередные искрометные комментарии о вирусе и об итальянцах. Смотрите, смотрите на бергамские гробы. Мы не будем беречь вас. Смотрите, не отворачивайтесь.
Да, гробы закрыты, потому что католики хоронят в закрытых гробах. Но желание искать заговоры и фейки неутолимо.
Наверное, это наследие железного занавеса. Похоже, огромным большинством наших соотечественников Европа все еще воспринимаются как забугорье, удобный старинный курорт, где можно утолить тоску по европейской культуре чашечкой кофе на площади и не утруждать себя ощущением солидарности. Это мы тут знаем, что такое страдание. А они-то там как сыр в масле…
Наверху логика похожая. Только на один шаг дальше. Почему бы заодно не воспользоваться и не подгадить. Прокремлевские СМИ в России распространяют фейки о коронавирусе на нескольких языках, чтобы подорвать доверие общества к системам здравоохранения стран ЕС, пишет Financial Times. У гэбни из подворотни нет ничего, что не могло бы быть использовано. Если не мы, то нас. Они искренне уверены, что так же живут все. Отсутствие абсолюта. Этим и отличается уголовное сознание от человеческого – об этом еще Шаламов писал.
Но я не стала ничего из этого говорить Риккардо. Я сказала, что очень многие мои друзья и просто люди в России очень любят Италию и очень сочувствуют. Попросила его прислать новые стихи. Мы договорились созваниваться почаще.
Я сунула телефон в карман, подхватила корзинку, груженную зеленью, фруктами и рыбой, и отправилась в обратный путь.
День двенадцатый
Комары тоже вернулись. Они сверлили ночной воздух своим назойливым жужжанием. За 15 лет жизни в Венеции я так и не привыкла к их медлительно-неуловимой траектории и не выработала автоматизма прихлопывать их в темноте, что совершенно безошибочно делаю, стоит мне оказаться на какой-нибудь подмосковной даче.
Но спать хотелось. Начитавшись перед сном новостей, я то проваливалась в дрему, то отзывалась на комариные позывные. В какой-то момент они стали казаться миниатюрными докторами все в тех же традиционных масках с клювами, и соседка принялась мне объяснять, что это новый вид масок с хоботками, совместная разработка венецианских медиков и историков искусства. Одновременно какой-то полуспящей частью мозга я пыталась сообразить, могут ли комары переносить вирус, но соседка продолжала что-то очень громко и настойчиво гундосить, всё приближаясь и норовя меня обнять. Я отодвигалась, пытаясь соблюсти карантинные дистанции и при этом не обидеть старушку. Но она уже вовсю сжимала меня в объятиях и душила поцелуями. С трудом открыв глаза, я увидела нашего пса, который, забравшись на меня всеми четырьмя лапами, лизал мне нос, призывая к скорейшей прогулке.
Мы вышли в прозрачное утро. Пели птицы. Где-то вдали погромыхивали мусорные тележки. Впереди по набережной шла одинокая фигура. Наш священник – дон Сильвано. Он остановился перед маленьким алтарем с мадонной в стене, по-хозяйски поправил растрепавшийся букет мимозы. Перекрестился и пошел дальше. Увидев меня уже с другой стороны канала, он машет рукой и, продолжая махать, обводит ею же вокруг, улыбается и произносит растерянно:
– Это кажется сном. Какая же может быть Венеция без людей, правда, Катерина?
Правда. И без того зыбкая граница сна и яви в нынешней безлюдной Венеции окончательно сместилась в сторону сна. Сегодня правительство объявило о продлении карантинных мер. Впрочем, никто уже и не ждал, что 3 апреля что-то закончится. Сегодня первая смерть в самой Венеции. На острове Джудекка умер старик. По всей Италии накануне 475 умерших. В Бергамо ночью вывозили тела армейскими грузовиками.
Хранить и хоронить больше негде. Где-то в прессе увидели эти съемки и подняли шум о вводе войск. Но сегодняшние итальянцы, а тем более ломбардцы, прекрасно понимают серьезность положения. Всем и так понятно, что это война, так что войска как раз совершенно не нужны. Военным же самолетом итальянцы отправили сегодня полмиллиона тестов на вирус в США, где из-за безответственного отрицания надвигающейся эпидемии администрация Трампа не только не стимулировала разработку и массовое производство тестов, о необходимости которых твердили ученые, но, напротив, всячески его тормозила со свойственным диктаторам и нарциссам отрицанием любого намека на собственную смертность.
Но на этой войне нет генералов – все рядовые. В Ломбардии умирают священники, отпевавшие умерших. Заметны потери среди медиков. Дети врачей не видят своих родителей неделями. Сегодня в больнице Йезоло в Венето покончила с собой 49-летняя медсестра. Мы не узнаем причин, но нечеловеческие нагрузки и постоянный выбор, кого спасать в первую очередь и тем самым кого оставить умирать, – невыносимы.
Кто-то начинает говорить о неуместности вечернего пения из открытых окон, предлагает объявить трехдневный траур. Другие возражают: это не развлечение – пока мы поем, мы дышим. Зная, сколько людей сейчас задыхаются, это важно. Я открываю компьютер. Из Москвы известие о смерти моей тети – Алены Пастернак, Аленушки, как ее называла бабушка.
Вирус, вероятно, тут ни при чем. Но какая разница. Причина смерти всегда одна – человек перестает дышать.
Теперь они вместе. Алена и Женя Пастернак, ее муж, мой дядя, сын поэта. Уходят куда-то в солнечную переделкинскую дымку моего детства, держась за руки. Под их ногами шелестят прошлогодние листья.
Ты спросишь, кто велит?
– Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви…
Перед Рождеством друг подарил мне книгу замечательного французского искусствоведа Даниэля Арасса о детали в живописи, прежде всего – европейского Возрождения. Мало какое чтение оказалось таким плодотворным для этой новой тишины карантинного мира.
Тень на стене. Перекличка чаек. Утренние лучи на черепице дома напротив. Каждая деталь невыразимо прекрасна. Каждая обретает новое прочтение.
В одной из глав Арасс говорит об улитке с картины Франческо де Косса – совершенно незаметная и непонятно зачем едва ползущая по краю “Благовещения”, эта улитка вдруг оказывается точной калькой, буквально обведенным повторением божественного контура другой части картины.
Возможно, и ее роль в явлении благой вести не последняя.
Или тот же комар…
“С точки зренья комара, человек не умира”.
День тринадцатый
“Не доверяйте итальянскому Минздраву, не выходите в маске и в резиновых перчатках – обязательно надевайте еще штаны и рубашку! Меня вот, например, никто не предупредил”.
