Говорят, что история не имеет сослагательного наклонения. Скорее повелительное. Но в некоторых языках есть еще одно наклонение – оптатив, желательное. Наклонение проклятий и благословений. И каждый раз, глядя на это лицо и читая эти тексты, невозможно не думать, что обещано было другое и что этот ум был рожден для иной доли, но догадал его Бог…
И тут, словно по какому-то саркастическому совпадению, прям над нашим домом, дробя стрекотом уже ставшую привычной тишину, закружил полицейский вертолет. Его стрекозья тень скользнула по пустынной улице и побежала по крышам. Еще один круг. И еще. Опять бунтуют заключенные, как в первые дни? Или смотрят, сколько народу на улицах? Близилось время обеда, дочери еще занимались по скайпу и в Zoom, и оказалось, что запас провизии у нас, в общем-то, иссяк. Я торопливо взяла корзинку, вышла из дома и зашагала в магазин, а передо мной бежала моя тень. Стрекот вертолета то отдалялся, то приближался. Не успела я облачиться в маску и перчатки и начать свои покупки, как супермаркет окружила полиция. Ряд темных фигур в военной форме, заблокировавших входы и выходы, выглядел устрашающе. Впрочем, стоило им зайти внутрь, открыть рот и извиниться за вторжение – мол, послали проверять выполнение указа, scusate, signori, уж такая карантинная жизнь, мы сами не рады, надеемся на ответственность не только магазинов, но и граждан, иначе никак, – боевик рассеялся. Неприятно, но не страшно. Пройдет. Другая страна. Другая эпоха.
Я всегда была яростно против “причинения добра”. И мой личный недавний опыт возвел это убеждение в новую степень. Не оттого ли я сама была поначалу изрядным скептиком и отчаянно опровергала любые попытки разговоров о локдауне? Мол, у нас тут не Китай. Насильно здрав не будешь. У нас и вправду не Китай. Но теперь, чаще читая какие-то отчаянные и совершенно не адекватные мировым событиям выкрики из одной шестой, я не узнаю себя и понимаю, что дело не столько в эпидемии, а в выбитой многолетним враньем и враждебностью почве общности и минимального доверия. Медленно работает отрава – но ткань разрушена, и при совершенно реальном испытании оказывается, что часть здравомыслящих и даже особо чутких людей не справляется. Нет, я не беру в расчет тех, кто кричит о теории заговора или о фейковых гробах в Бергамо, а теперь и в Нью-Йорке. Я о тех, кто неизбежное карантинное наступление на свой комфорт ощущает как потерю свободы, гибель цивилизации, страшную ошибку, тотальную слежку. Их можно понять. Именно ложью отравлены все сенсоры общества. Да еще внезапно страшный и ужасный Гудвин репрессивного государства оказался жалким старикашкой и испарился в никуда. Брать ответственность некому. Но с чем бороться и чему возмущаться, тоже не всегда теперь понятно. Вирусу все равно.
Удивительно другое: в век интернета и открытых источников самостоятельно взглянуть поверх границ и заборов могут очень немногие. Железный занавес, проржавевший и изрядно продырявленный, тем не менее живет внутри. И на все есть объяснение. У итальянцев-де в крови историческая тяга к фашизму, французы – ясно дело – это Виши и вообще трусы, в Америке идиот Трамп и не пойми что, да и вообще весь мир резко стал где-то там, а у нас особенная стать. И новый вирусный интернационал в эту картину никак не укладывается. Или же опять старые песни про “панику”. Но ни один аргумент, ни один документ, ни одно свидетельство тут не поможет. Те, кто в отрицании – нет, уже не эпидемии и даже уже почти не карантина, а мер по его реализации, без которых индивидуальные усилия самых ответственных бессмысленны, – находятся там из страха, а не исходя из фактов и логики. Только врачам, наверное, и видна реальная картина – и сегодняшние тексты по-русски звучат как дословные переводы итальянских врачей или нью-йоркских.
По мере того как теплеет, расцветает и звуковой пейзаж. После обеда в наш садик приходит солнце. Окна открыты, где-то позвякивает ложечка, где-то кто-то что-то мастерит, еще в одном окне (не компьютерном – настоящем!) скайп-беседа влюбленных – и весна разносится на всю улицу популярной песней итальянских 80-х – “La stagione dell’amore” Франко Баттиато.
La stagione dell’amore viene e va,
I desideri non invecchiano quasi mai con l’età
[40].
И кажется, что ничего нет. Просто ленное лето, у всех отпуска, просто кто-то завел музыку, просто солнце теребит виноградные ветви.
La stagione dell’amore tornerà
Con le paure e le scommesse
Questa volta quanto durerà
Se penso a come ho speso male il mio tempo
Che non tornerà, non ritornerà più
Пора любви вернется
Со страхами и испытаниями,
На этот раз сколько она продлится?
Если только подумать, как глупо я потратил свое время,
Которое не вернется, больше не вернется…
Так было, и так будет. Можно закрыть глаза и вернуться в прошлое или отправиться в будущее. Можно открыть и быть в настоящем.
Мы, конечно, выйдем из карантина. Мы выйдем оттуда другими и точно такими же. Этот опыт станет частью нас, но сами мы будем делать те же ошибки и глупости. Мы люди своей эпохи – и были б такими же в любой другой. Эпидемии кончались даже в Средние века. И хотя эта не самая смертоносная, для тех, для кого она такова, проценты не играют никакой роли.
Вирусы слабеют, и им тоже нужно выживать. Наука знает о них несравнимо больше, чем знала раньше. И до этого доберется – обманывая стратегии, придумывая клеточные механизмы лечения, разрабатывая вакцины. Нужно время.
А сейчас остается ждать. Рейсы отложены. Погода солнечная, но нелетная. “Мы увидимся все в позаброшенном аэропорте”. Увидимся и обнимемся. Надо просто подождать.
А весны никто отменить не может.
День тридцать второй
Луна пела и манила. Оставаться дома было невозможно. Ярким прожектором она освещала Большой канал, куда под надежным вислоухим прикрытием Спритца я вытащила и дочку. Полиции вокруг видно не было, да и мост был совершенно пуст. Только луна и мы. “Как давно я не дышала большим воздухом, – сказала она. – Оказывается, меня, как собак, охватывает весна”.
Черный жук вапоретто с тарахтением выбрался из темноты, ненадолго засеребрился в лунном свете и снова нырнул под мост. Пора было домой.
Ночь была длиной и путаной. Сны, коридоры, недовстречи.
Утром все проще. Луч, словно поводок, тянет на улицу. Почему-то сегодня не хочется новостей, и мы проходим мимо киоска не останавливаясь. Апрельское чайное солнце понемногу размачивает в своей фарфоровой чашечке края крыш, лепнину мраморных фасадов, ломкие силуэты колоколен.
Пройдя весь круг от Санто-Стефано через Сан-Маурицио и Джильо, нырнув в переулок и выйдя через боковые кулисы к театру Ла Фениче, а затем на родную площадь Сант-Анджело, где между камнями мостовой от пешеходного неупотребления все отчетливее пробивается трава, мы возвращаемся домой как раз к завтраку.
