Чай с лимоном и имбирем, молоко в расписном тосканском молочнике, авокадо, варенье в блюдечке, пиалки с детскими птичьими колечками, Zoom-уроки – и день начинает совершать свой привычный большой круг вслед за собакой и солнцем. Чем этот день отличается от всех остальных дней? Неповторимостью.
Чем больше проходит времени с начала карантина, тем меньше остается глаголов. Они все были в начале. Остаются существительные. И поиск прилагательных. Я пролистываю фейсбук со смесью обреченности и опаски. На стену (как фейсбука, так и собственных квартир) лезут те, кто еще в самом трудном начале карантинного перехода через пустыню.
Вот оно, мистическое число: 40, quaranta, quarantena. 40 лет Моисей водил свой народ по пустыне, уходя из плена египетского. Сегодня Песах. Переход.
Мне последнее время кажется, что важнее даже не пере-, а про-.
Вот наперебой цитируют надпись на кольце царя Соломона: “И это пройдет”. Существеннее, наверное, другое – не чтоб “оно прошло”, а чтоб мы через это прошли. Когда-то я помню свое на всю жизнь запечатленное телом ощущение в Музее Холокоста в Вашингтоне. Как это часто бывает, идиоматика языка точнее и лаконичнее любых попыток описания. Пройти. В одном из залов, где по стенам хроника, фотографии, а на витринах письма из гетто, на полу разбросаны чемоданы. Некоторые открылись – вещи рассыпаны по платформе.
Посередине этого зала стоит вагон – не модель или копия, не такой же, не стоявший тогда на запасных рельсах, а тот самый вагон, который увозил людей из Варшавы в газовые камеры. Чтобы попасть в следующий зал, нужно пройти сквозь этот вагон. На мгновение задержаться и постоять внутри. Тридцати секунд хватит. Хватит надолго.
Нет, я не сравниваю. Но мы часто забываем, что пройти через любое испытание нам приходится именно телом. И что это тело и есть мы. Наша иудео-христианская культура привила нам идею дуализма, но стоит прийти малейшей боли, и весь дуализм как рукой сняло. Не говоря уж о плюрализме.
И пока русскоязычный сегмент занят ощупыванием слона-эпидемии с разных сторон и баталиями по поводу его сущностей – ибо, разумеется, подбор ленты у каждого свой и, соответственно ему, свои ветряные мельницы и сражения, – европейский занят приближающейся Пасхой.
Итальянское радио настойчиво напоминает о невозможности поездок на море и в горы, в загородные дома и на дачи и обещает блокпосты на дорогах. Еще больше власти обеспокоены Паскуэттой – понедельником после Пасхи и традиционным расширенным семейным застольем. Откажись от этого – и, кажется, Дворец дожей зашагает на всех своих колоннах и низвергнется в лагуну.
Тем временем карантин наконец начинает ощущаться в цифрах. Сегодня они снова ниже, чем вчера. 506 смертей. И сильно меньше новых случаев. В Венето уже вовсю обсуждают план выхода из карантина и фазы его. Для начала решено ввести тестирование на антитела – прежде всего для медиков, что позволит им вернуться в строй. А потом постепенно и для остальных.
Но раньше начала мая можно ни о чем не спрашивать. Просто выходить в сад. Смотреть, как еще вчера жесткие контуры веток становятся мягче и занимаются первой зеленью. Как дрозд снова вернулся к нам и выбирает место для гнезда. Как солеными кружевами осыпается просохшая после наводнения штукатурка. Сегодня мне пришло письмо из итальянского пенсионного фонда: ваша заявка на карантинную компенсацию (indennità COVID-19) зарегистрирована под номером 3 475 655.
В канале медленно проплывает оброненная кем-то маска – аллегория нынешнего течения времени. Чем внимательнее присматриваешься, тем больше становится символов и примет, но одновременно тем предметнее и буквальнее становится мир. Тем проще.
Сегодня на детском занятии мы разбирали нарисованные ими аллегории времени. Каких только там не было. Любой музей позавидовал бы.
“Время как такса, которая стала волком, прошла через грязь и оставила много следов”. “Время, замершее в чужом мире”. “Time baby”. “Бег времени Норы – часы, ветер, дерево”. “Кит плывет по линии времени”. “Вариация времен года”. “Змеиное время”. “Цветы стоят, а время идет”.
Что войны, что чума? – конец им виден скорый,
Их приговор почти произнесен.
Но кто нас защитит от ужаса, который
Был бегом времени когда-то наречен?
Да нет же. Почему ужас? Пусть себе бежит.
Или течет. Еще лучше.
День тридцать третий
– Синьора, увы, в этом году больших шоколадных яиц с сюрпризом не будет. Научимся ценить маленькие вещи. – Продавщица настроена с утра философски. – Вот смотрите – у нас тут есть прекрасные разноцветные яички из молочного шоколада вразвес. А на будущий год будут снова большие – когда границы откроют. Да уж. После этой трагедии и малыши научатся ценить то, что раньше не замечали. А мы и подавно. Прогулка вдоль моря… – Она мечтательно сощуривает глаза, и в них начинают играть золотистые песчинки Лидо и блики весенней Адриатики. – Или просто прогулка по улице, – резко заканчивает она, словно задергивая внутреннюю занавеску. Нечего. Префект объявил, что на Лидо будут патрули и все дороги к морю перекрыты. Единственной уважительной причиной для выхода на улицу на Пасху и Паскуэтту будет здоровье. Ну и собаки.
Собака согласна. Чем глубже мы удаляемся в карантин, тем отчетливее становится звук наших собственных ног и лап, отбивающий такт пробегу. Но стоит выйти на открытые набережные – особенно по утрам, – в диалог включаются чайки, грохот помойных тачек, полицейские катера, перекличка соседей, другие собаки. Каждый о своем. Похожее происходит и в информационном пространстве.
Когда разразилась пандемия, оказалось, что свидетелям, врачам, тем, кого это всерьез коснулось, или тем, кто и сам уже понял все изложенное выше, невозможно, несмотря на все фейсбуки мира, достучаться до тех, кому море по колено или своя рубашка ближе к телу. Кому иностранные языки и иностранные жизни – туристические декорации и для кого это все “паника”, “крушение экономики, которое повлечет больше жертв, чем вирус” и “хватит сидеть”. Парадоксально, но механизм работы правды и передачи свидетельства оказался даже в нашу технологическую эру массовой информации точно таким же – воздушно-капельным, буквально из уст в уста, как и вирусный. Только этот пока куда менее заразен. Малая закваска математически грамотных с минимальным представлением о собственном биологическом устройстве, увы, не квасит теста. Зато духовных вирусологов, апокалиптиков, пофигистов, истериков-эзотериков, экономистов-футурологов, фармакологов-гуманитариев и прочих экзотических специалистов по постправде оказалось пруд пруди. Так бывало и во все эпидемии прошлых веков. И для распространения этой заразы нужен один лишь фактор – страх, мутирующий нынче в такие причудливые штаммы, что вирусу до него далеко.
На набережной Дзаттере уже привычно набранная вразрядку очередь. Перед Пасхой все стремятся пополнить свои запасы. Я перекидываюсь парой слов со знакомыми. За эти недели наша внутренняя система распознавания лиц сильно усовершенствовалась – мы хорошо узнаем друг друга и под масками. Не иначе как генетическая память венецианских предков.
