И вся литература тому свидетельницей.
Вложить персты, увидеть своими глазами, прошагать своими ногами. Не этим ли проникнут и сегодняшний день – не только религиозный праздник, но именно базовая потребность миллионов запертых дома людей? Noli me tangere
[43] – соблюдай дистанцию, говорит Иисус с фрески Фра Анжелико. Почему, собственно, ей нельзя прикоснуться к чуду? А Фоме, наоборот, можно вложить персты? Почему я не могу погулять в парке, если я ни к кому не подхожу? Почему мой сын не может покататься на велосипеде? Неужели я не могу посмотреть на море? Написаны сотни медицинских инструкций. Есть десятки богословских объяснений. Но первый порыв, желание прикосновения – общая потребность. Уха мало. И ока мало. Нужны персты и стопы. Некоторые переводчики говорят, что точнее было бы не “не прикасайся”, а “не удерживай меня”. Может, и так. Прикоснуться – значит, удержать. Увидеть – стать частью того, что видишь.
И повторю: парадоксальным образом сейчас этот пустой город гораздо отчетливее ощущается как общий. И столько голубиных голосов твердит на все лады из-за всех морей: я вернусь сюда, я увижу его сам – эти каналы, сваи, арки. Мои ноги пройдут по этим улицам и мостам. И мое лицо будет ласкать этот ветер с лагуны.
“Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его”, – говорит Иов после всего, что выпало на его долю.
Это одинаково важно и про ближнего, и про дальнего. Про тех, кто видит горизонт, и про тех, кто рассматривает дни в микроскоп. Про тех, с кем согласен и с кем споришь, и даже про тех, кто настолько уверен в своей исключительной нормальности и во всеобщем помешательстве, что спорить сейчас бесполезно и кого я вынуждена временно исключить из своих собеседников. Все вернется. Были б живы. Можно ошибаться. Errare humanum est, sed stultum est in errore perseverare
[44].
Блаженны не верившие, но увидевшие?
День тридцать шестой
Скок-поскок, скок-поскок.
Со дня на день. Со ступеньки на ступеньку. С нотки на нотку.
Галуппи, голубчик, ты всегда со мной. Милый мой, родной буранец. Сколько прожито вместе. Сколько пройдено.
Вот и сегодня. Sonate Passatempo al clavicembalo – “Сонаты времяпрепровождения” – наикарантиннейший жанр. Написаны специально для великой княгини Марии Федоровны, жены будущего императора Павла I (“графа и графини Северных”), и вручены ей лично во время их визита в Венецию. К этому времени Галуппи уже отслужил свою службу при Петербургском дворе и вернулся в родную Серениссиму. В Петербурге же композитор не только писал оперы, но и обучал композиторскому делу Бортнянского.
Сохранилась переписка.
“Письмо, написанное Ее Величеством Императрицей Российской знаменитому г-ну Бальдассаре Галуппи, прозванному Буранелло, маэстро ди капелла Базилики Дожей Св. Марка в Венеции, сопровожденное щедрым подарком в тысячу цехинов. Санкт-Петербург, 29 января 1780 года.
Госпожа Ее Императорское Величество дала мне поручения относительно Вас, которые я спешу исполнить. Они состоят в передаче [Вам] суммы в тысячу цехинов в знак Ее удовлетворения успехами порученного Вам ученика. Основанием тому послужил концерт, исполненный в Ее присутствии и составленный полностью из сочинений г-на Бортянского (sic! – Е.М.). [Поскольку] проявленные при этом таланты ученика напомнили Ее Императорскому Величеству о талантах маэстро, упомянутая особа решила предоставить Вам это доказательство Ее удовлетворения, и я счастлив, что получил поручение засвидетельствовать его Вам. С превеликим уважением, Безбородко”.
“Я тронут до глубины души наивысшим знаком искренней признательности, ибо Ее Величество Государыня Всероссийская снизошла рассмотреть меня как предмет, достойный Ее Августейшей благотворительности. Ничто, кроме пламенного рвения служить такой Великой и Благородной Государыне, не может поставить меня рядом с Ней; но все же мои слабые и скудные таланты вознесли меня на вершину славы, чтобы я имел счастье служить Ей. Умоляю Вас, синьор, позволить мне припасть к подножию трона Государыни, приводящей в восхищение всю Европу, и, надеясь на ее великодушие, нарисовать Ей трогательную картину семьи, которая проливает слезы, вспоминая свою Августейшую Благодетельницу, и добавить Ей, что, если Леонардо да Винчи умер на руках Франциска I, Галуппи хотел бы испустить дух в избытке своей благодарности у ног такой несравненной Государыни. Имею честь засвидетельствовать свое почтение. Галуппи”.
Галуппи тут ссылается на рассказ Вазари. “Когда же прибыл король, <…> Леонардо из почтения к королю, выпрямившись, сел на постели и, рассказывая ему о своей болезни и о ее ходе, доказывал при этом, насколько он был грешен перед Богом и перед людьми. <…> Тут с ним случился припадок, предвестник смерти, во время которого король, поднявшись с места, придерживал ему голову, дабы этим облегчить страдания и показать свое благоволение. Божественнейшая же его душа, сознавая, что большей чести удостоиться она не может, отлетела в объятиях этого короля – на семьдесят пятом году его жизни”.
Искаженное вирусной эрой сознание сразу при любом чтении машинально зажигает предупредительный сигнал: 75 лет – группа риска. В Венето, как и во Франции и в Испании, самая беда сейчас с домами престарелых. Средний (!) возраст жертв 81 год. Есть и счастливые исходы: поправилась старушка, уже удачно пережившая эпидемию испанки 1918 года.
Солнце перебирает нити. Паркам нужно быть сейчас поосторожней. С нотки на нотку, со струны на струну. С миру по нитке. Не так ли она и ткется, эта странная ткань нынешнего безвременья. Незримая. Кому-то голый король, а кому-то – сквозная ткань. Она всюду – в перекрестье нитей утренних колоколов, в переплетениях теней, в переливах скайа. Сейчас основа этого полотна как никогда обнажена.
А Sonate Passatempo скачут по ступенькам, перебирают окошки-такты, играют бликами под мостами. Где-то там далеко, на разноцветном острове Бурано, где сейчас цветет миндаль и время навсегда стало тобой.
Впрочем, время не замерло и на поверхности. Если не Галуппи, то Гольдони. Что ни окно, что ни дверь – так пьеса.
Те же и Лучетта:
– Катерина! Спасибо тебе! А то же не Паскуэтта, а ужас какой-то! Я заказала для тебя у князя Аллиата пасхальных шоколадных яиц: ну, знаешь, principe Alliata возглавляет эту благотворительную культурную ассоциацию по борьбе с лейкемией – и на Пасху они всегда устраивают распродажу. Так вот, я заказала и на твою долю, а он, негодник, звонит и говорит, что в этом году ничего не будет! Мало нам карантина – Пасха без яиц. Те маленькие, что ты повесила мне в пакетике на дверь, – мои единственные. И dolce russo
[45] – тоже очень вкусно!
Но, конечно, это я в долгу у Лучетты. Сегодня Паскетта (“маленькая Пасха”), или, иначе, lunedì dell’Angelo – считается, что именно в этот день ангел явился пришедшим к гробнице Христа женам и объявил им радостную весть. Главный день семейных пикников, шашлыков, застолий, встреч. Остерии и траттории в деревушках, в горах, на море бронируют за несколько месяцев. Невыносимая для любого итальянца мысль, что на Паскуэтту каждый будет сидеть на своих квадратных метрах, привела к тысячам штрафов по всей Италии. На острове Бурано карабинеры задержали непонятно откуда там взявшуюся пару польских туристов. Идея была глупейшая: на острове все знают друг друга в лицо и по именам. Лучетта же решила иначе – и наготовила обед для всех соседей, с кем еще не успела перессориться (собственно, таковых на нашей улице набралось не так много), обзвонила всех и развесила пакеты с праздничным обедом на дверях. Сим-сим, откройся. Так что общая трапеза, считай, состоялась. Если не в одном пространстве, то хотя бы дискретно. Ведь главное – mangiare bene inseme
[46]. Пусть даже каждый за закрытыми дверьми, но сознание общего застолья и меню от этого не должно пострадать.
