Как странно. Венецианская сага моей юности как раз начиналась с Висконти, с эпизода с портье, берущего пальто у профессора Ашенбаха, а выросла в целую жизнь.
Еще я думала об общем воздухе, о видении невидимого. О пробелах, пропусках и паузах. О рисовании и живописи как об умении видеть и передавать воздух – между людьми или предметами… Через два дня начинается мой первый курс по акварели онлайн.
Первое занятие как раз о воздухе. Надо доделать лекцию и презентацию. Прошлый курс я начинала с Sacra Conversazione Беллини и с задания “Интерьер, способный обойтись без меня” – парафраз “Венецианских строф” Бродского. Теперь пейзаж поневоле обходится без всех нас. Карантинная пустота.
К вечеру начались полицейские рейды. Карабинер и двое военных останавливали редких прохожих. Вот папа с двумя детьми на самокатах. Документы. Причина выхода на улицу? А, забираете детей от жены на выходные? Bravo, papà! Молодец. Разводы разводами, но дети не должны страдать. А вы? Двое подростков пересекали площадь. Идете из поликлиники? Делали прививки? Можно, пожалуйста, справку или направление? Grazie mille. Третьему прохожему выписали штраф. Он никак не смог оправдать свой выход из дома.
Мы с псом боязливо прошли мимо. Но нам лишь приветливо улыбнулись. Проходите. Прогулка с собакой, безусловно, относится к “веским причинам” и “крайней нужде”, сформулированным в правительственном декрете о полном карантине. Для убедительности Спритц поднял лапу и продемонстрировал крайность своей нужды прямо под памятником Николо Томмазео, прозванном в народе “Книгокаком” (CagaLibri) из-за нетривиального решения скульптора изваять стопку книг прямо под задом этого героя Рисорджименто
[13] и автора знаменитого словаря итальянского языка.
Начавшаяся было весна отступила. Подул холодный ветер. Мы шли мимо закрытых ставен и опущенных жалюзи. В стылом воздухе были слышны только мои собственные гулкие шаги. Спритц тянул поводок. Мы снова вышли на набережную. И тут только я впервые задумалась над нелитературным смыслом этого названия. Набережная неисцелимых – Fondamenta degli Incurabili. Когда-то Боб Морган (американский художник и адресат посвящения этого эссе Бродского) рассказывал мне, как Иосиф искал в венецианской топонимике подходящее название для своей книги. Остановился было на Calle degli Assassini (улица Убийц) возле дома их общего друга графа Джироламо Марчелло, но тот рассказал ему о прежнем названии этого отрезка набережной Дзаттере – Набережная неисцелимых. Раньше тут была больница, теперь Академия изящных искусств (не музей, а учебное заведение, замечательная сама по себе трансформация метафоры неисцелимости). Но сегодня и она закрыта.
Вирус тоже пока неизлечим. Он заразен, но, как сейчас кажется, почти безопасен. Только вот это “почти”, которое еще недавно представлялось маленьким процентом, сегодня уже означает, что в Бергамо кончились места в морге и трупы складывают в церквях.
Мы постояли на набережной у закрытых дверей академии и зашагали дальше в сторону стрелки острова.
“…Этот город захватывает дух в любую погоду, разнообразие которой, во всяком случае, несколько ограничено. А если мы действительно отчасти синоним воды, которая точный синоним времени, тогда наши чувства к этому городу улучшают будущее, вносят вклад в ту Адриатику или Атлантику времени, которая запасает наши отражения впрок до тех времен, когда нас уже давно не будет. Из них, как из обтрепанных рисунков сепией, время, может быть, сумеет составить, по принципу коллажа, лучшую, чем без них, версию будущего. В этом смысле все мы венецианцы по определению, поскольку там, в своей Адриатике, или Атлантике, или Балтике, время, оно же вода, вяжет или ткет из наших отражений (они же любовь к этому месту) неповторимые узоры…”
(Иосиф Бродский. “Набережная неисцелимых”)
День шестой
Есть в близости людей заветная черта…” Теперь и эта ахматовская строчка читается иначе.
На улице пусто. Отдельные прохожие больше похожи на тени. Они ускоряют шаг, словно стараются побыстрее преодолеть зияющую пустоту площади.
Кто-то начинает нарочито громко говорить по телефону – видимо, чтобы заглушить эту засасывающую воронку тишины и тревоги. Но скоро и шаги, и голоса затихают, а над площадью вновь повисает щемящая тишина.
Хорошо, что заветной черты не предусмотрено для собак. Тактильная и социальная депривация уже начинает давать себя знать, и хозяева, законно выводящие своих питомцев на прогулку, остановившись на двухметровом расстоянии друг от друга, всячески поощряют тесное собачье общение, сопровождая обнюхивание и виляние хвостом синхронным переводом на человеческий: “О, здравствуй, Лаки, как же мы давно не видались! А вот и наш Джильо, красавец. Дай-ка я тебя понюхаю!”
Пока собаководы сублимируют карантинные ограничения, на горизонте снова возникают два карабинера. К счастью, можно быть спокойными – сегодня уже окончательно утвержден список веских причин для выхода на улицу: поход в магазин, в аптеку или к врачу, навестить одинокого пожилого родственника или знакомого, джоггинг и – прогулка с собакой. За сутки экологический баланс Венеции совершенно преобразился. Количество людей и собак почти сравнялось. По итальянскому фейсбуку бродят шутки о том, как члены семьи, прежде ссорившиеся из-за того, чья очередь выходить с собакой, теперь наперебой рвут из рук друг друга поводок несчастной псины, которая под вечер в полном изнеможении уже не в силах переставлять лапы.
– Я открою бизнес! Буду давать своего пуделя напрокат венецианцам по 15 евро в час как предлог для прогулки, – Мария, экскурсовод и историк, машет мне издалека, и мы обе заливаемся веселым смехом. Наконец-то все несказанно разбогатеем!
Пустая калле отвечает жутковатым эхом.
Сегодня утром я встретила на мосту нашего семейного доктора.
Статистика по Венеции пока вполне благополучная по нынешним временам. 250 positivi, 60 в больнице, 7 в реанимации – siamo quattro gatti qua!
[14] Рост кривой пока небольшой. Но мы все учили математику (о, если бы и вправду все!). Экспонента!
– Знаешь, Катерина, я прочла и теперь детям объясняю. Вот пруд, и на нем ОДНА кувшинка. Представьте, что это такой вид кувшинок, который размножается раз в день. И на второй день у вас на пруду уже две кувшинки. На третий день их четыре. Теперь задачка: если, чтоб заполнить весь пруд, нужно 48 дней, то через сколько дней пруд заполняется кувшинками наполовину? Представляешь? Через 47! А на 40-й день вы едва заметите, что на пруду вообще есть кувшинки. Вот поэтому одни люди беспокоятся, а другие не понимают, из-за чего разводить панику.
Смотри, Франция и Германия догоняют нас. Остальные европейские страны не за горами тоже. А что в России? Почему-то нет никакой статистики. Белое пятно.
