До перехода к нашей нынешней цифровой культуре Кальвино дал нашему тысячелетию набор проницательных мыслей в которых он описал эпоху, когда фантастически быстрые, широко распространенные средства массовой информации восторжествуют и рискуют расплющить всю коммуникацию на единую, однородную поверхность. Предназначение литературы – это общение между различными людьми, идеями, мыслями, просто потому, что они различны, не притупляя, а даже обостряя различия между ними, следуя истинному предназначению письменного языка. Кальвино, посвятивший всю свою жизнь переводу трудных мыслей в слова, оставил нас с мольбой о том, чтобы язык во всей его сложности не был «расплющен» нами.
Будущее языка связано как с постоянными усилиями писателей подобрать именно те слова, которые направляют нас к их сложной мысли, так и с постоянными усилиями читателей воспринять их. Меня беспокоит, что мы очень быстро отходим от распознавания красоты в написанном. Я беспокоюсь, что мы еще ближе подошли к тому, чтобы избавиться от сложных мыслей, когда они не вписываются в ослабляющее память ограничение количества символов, используемых для их передачи. Или когда они похоронены на последней, наименее читаемой, двадцатой странице поиска Google. Цифровая цепочка, ведущая от распространения информации к тонкой размазне порций байтов для глаз, потребляемых ежедневно в большом количестве, потребует от нас нечто большее, чем общественная зоркость. Сохранить качество нашего внимания и памяти, восприятия красоты и признания истины, а также способность принимать сложные решения, основанные на всем этом, не утратилось на этом пути. Когда язык и мышление притупляются, когда комплексность ослабевает и все становится более и более одинаковым, мы подвергаемся большому риску в обществе, будь то со стороны экстремистов в религии или политической организации или, что менее очевидно, рекламодателей. Однородность в группах, обществах или языке может привести к уничтожению всего, чем одно отличается от другого, независимо от того, жестко или легко это навязано.
Защита неодинаковости в самых разных аспектах человеческого общества – это принцип, который был воплощен в нашей Конституции и задолго до этого в нашем генетическом различии. Как было описано генетиками, футуристами и совсем недавно Тони Моррисон в ее книге «Происхождение других», разнообразие повышает прогресс развития нашего вида, качество нашей жизни на нашей взаимосвязанной планете и даже наше выживание. В этом всеобъемлющем контексте мы должны работать над защитой и сохранением богатого, всеобъемлющего, не «сплющенного» использования языка.
При воспитании человеческий язык является наиболее совершенным средством для создания неограниченных, никогда прежде не вообразимых мыслей, которые, в свою очередь, обеспечивают основу для развития нашего коллективного разума. Верно и обратное, с коварными последствиями для каждого из нас.
Не так давно я обсуждала эти, по общему признанию, мрачные и тяжелые вопросы в самой непринужденной, легкой обстановке: летом, на прогулке во Французских Альпах с итальянским издателем доктором Аурелио Мария Моттолой. Пока мы поднимались все выше и выше к тому месту, где деревья начали редеть, я рассказала ему о своих опасениях по поводу возможных последствий культурной тенденции к языковой однородности, к их усреднению: от сужения выбора слов у автора до более коротких рукописей и более ограниченного использования синтаксической сложности и образности языка, требующих базовых знаний, которые больше не могут быть восприняты.
Какова же будет судьба, спрашивал он, книг и поэм, наполненных метафорами и аналогиями, чьи примеры для подражания больше не являются общим знанием? Что произойдет, если тысячи аллюзий, метафор из Библии, мифов и басен, незабываемых стихотворных строк, персонажей из историй начнут сокращаться и постепенно исчезать? Что произойдет, спросил этот образованный издатель, читающий на нескольких языках, если язык книг больше не будет соответствовать когнитивному стилю культуры – быстрому, сильно визуальному и искусственно сокращенному? Изменится ли письмо, а вместе с ним и читатель, писатель, издатель, сам язык? Наблюдаем ли мы, каждый в своей профессии, начало отступления от более интеллектуально требовательных форм языка, до тех пор, пока он, подобно злополучному прокрустову ложу, не станет соответствовать незаметно сужающимся нормам чтения на все меньших экранах? Мы остановились где-то посреди прекрасного пейзажа и попытались сохранить нашу прогулку от нежелательного направления наших мыслей.
Разве природа языка не в том, чтобы расширять и менять каждую эпоху, спрашивали мы друг друга? Разве не является сама история письменности, нашей собственной эпохи лучшим тому подтверждением? Разве пластичность читающего мозга не обеспечивает идеальный механизм для приспособления различных способов чтения и письма?
Мы не должны терять то, что приобрели, мягко скажу я вам, дорогие читатели, так же, как сказала моему немногословному товарищу по летней прогулке. Некоторые из вас, без сомнения, подумают, что я слишком много протестую и что только элитной части любого населения будет не хватать полок старых книг и стихов, которые выходят из моды с завидной регулярностью век за веком, поколение за поколением. Но именно противоположность элитарности движет моими тревогами. Я пишу эту книгу и провожу мое исследование сегодня только потому, что самоотверженность моих родителей и нескольких глубоко преданных своему долгу учителей из школы сестер Нотр-Дам в двухкомнатном восьмиклассном здании школы дали мне возможность в детстве читать книги великой литературы прошлого. Только эти книги подготовили меня к тому, чтобы не оставлять шахтеров и фермеров в моем крошечном городке на Среднем Западе, а по-новому понять каждого из этих все еще дорогих мне людей и мир за пределами Эльдорадо, штат Иллинойс. Слова, рассказы, книги позволяли мне не столько спокойно смотреть на миры, которые я никогда не могла вообразить с моей маленькой наблюдательной точки над Уолнат-Стрит, где я впервые встретила Эмили Дикинсон, Шарлотту Бронте и Маргарет Митчелл. Как заметил Альберто Мангуэль о своем собственном аналогичном книжном хранилище знаний: «Все происходит в геометрической прогрессии, основанной на том, что известно и что запоминается каждый раз, когда мы читаем что-то новое».
Нет никаких сомнений, что сегодняшние дети и молодежь покинут свою собственную скорлупу, в которой они находятся, чтобы открыть для себя неисчислимые миры через интернет со всем его удивительным потенциалом для объединения людей и идей со всего мира. Но прежде чем они это сделают, я хочу, чтобы они активно строили свои собственные уникально сформированные внутренние базы знаний, которые воплощают то, что они узнают из книг с этих полок и графических романов Джина Луэна Янга и Марка Данилевски. Я хочу, чтобы они научились читать и запоминать, потому что это основа для того, кем они станут и как они будут думать и определять очертания своего будущего и нашего.
За последние годы я обучила сотни ярких, хорошо образованных студентов. Каждый день я чувствую себя воодушевленной их интеллектом и их желанием внести что-то ценное в наш мир, что является определенной особенностью университета, где я работаю. Но реальность такова, что все больше и больше из них прекрасно разбираются в языках программирования, но им все труднее и труднее воспринимать, когда я говорю о «многоцветном пальто», «свойстве сострадания» или «пути, который не выбрали», и это в Новой Англии. Вопрос, с которым я должна была столкнуться в своей самозваной роли обеспокоенной вопросами чтения, заключается в том, достаточно ли сформированы тщательно выстроенные внутренние платформы у наших молодых людей, прежде чем они автоматически переключатся на свой ум по умолчанию и находят неизвестное имя или понятие?
