Дело не в том, что я предпочитаю внутреннюю платформу знаний внешней; я хочу и того и другого, но внутренняя платформа должна быть достаточно сформирована, прежде чем автоматическая зависимость от внешних платформ возьмет верх. Только в этой последовательности развития, я верю, они будут знать (хоть что-то), когда они не знают. Таким образом, вопрос никогда не сводится только к тому, сколько слов мы употребляем или даже как мы читаем в цифровой культуре. Речь идет о важном влиянии того, сколько мы читаем, на то, как мы читаем, и о влиянии того и другого на то, что мы читаем и запоминаем. Это не заканчивается, однако, тем, что мы читаем, а скорее, продолжается, поскольку то, что мы читаем дальше, меняет следующее звено в цепочке, то, как все написано.
Как всё пишется
Во время обучения в аспирантуре у Кэрол и Ноама Хомских мой взгляд на язык сместился с прежнего акцента на красоту слова, на изучение слова в рамках структур языка. Этот сдвиг произвел на меня впечатление, которого не было в моем предыдущем изучении литературы: различные процессы языка, особенно синтаксиса, отражают изгибы наших мыслей. Как писал русский психолог Лев Выготский в своей замечательной книге «Мысль и язык», письменность не только отражает наши самые сложные мысли, но и продвигает их дальше. В контексте влияния письменной речи на интеллектуальное развитие рассмотрим растущее беспокойство многих английских профессоров в университетах и средних школах по поводу того, что все большее число их студентов больше не имеют «терпения» к чтению литературы XIX века и первой половины XX века.
Если вспомнить романы «Моби Дик» Германа Мелвилла и «Миддлмарч» Джорджа Элиота, два из лучших примеров литературы XIX века на английском языке, плотность предложений в этих книгах и необходимость делать когнитивный анализ при чтении этих произведений для их полного и глубокого понимания очень важны. Одна из моих любимых фраз в «Миддлмарче» иллюстрирует это, описывая момент озарения, когда бедная Доротея обнаруживает пределы предполагаемых талантов своего старого мужа во время медового месяца! «Как случилось, что за несколько недель, прошедших с момента ее замужества, Доротея не только не заметила, но и ощутила с удушающей грустью, что перед ней открываются широкие перспективы, свежий воздух, который она мечтала найти в душе мужа, сменился прихожими и извилистыми коридорами, которые, казалось, вели прямо туда и сюда?» Конечно, здесь нет недостатка в словах, фразах и предложениях. Тем не менее сложная грамматика Элиота и «извилистая» структура предложения являются почти идеальной симуляцией бесцельных извилин разума мистера Касобона, который также бродил «там и сям». Справедливости ради надо сказать, что поколению молодых людей, выросшему в интернете и твиттере, одновременно наводненному океанами слов и привыкшему тратить всего 140 символов на написание своих мыслей, было бы трудно оценить это предложение или прочитать Мелвилла или Элиот, тем более 150–300 слов в типичном предложении Пруста. Конечно, некоторые из проблем здесь имеют отношение к ожидаемым изменениям в использовании языка, которые происходят во время перехода от одной исторической эпохи к другой, как выразился доктор Моттола. Держа эту мысль в уме, я не по-научному подошла к книжным полкам и вытащила три последних бестселлера известных авторов и три романа начала ХХ века. Я получала удовольствие от каждой из этих книг и просто хотела посмотреть, что может выявить случайное изучение грамматических структур в современных работах. Я использовала очень упрощенную (то есть ненаучную) версию того, что исследователи чтения, такие как моя бывший наставница Джин Чалл, называют формулами читаемости, которые оценивают возрастную пригодность различных текстов. (Признаюсь, я усердно и успешно избегала изучения таких формул в течение всего срока обучения в аспирантуре). Я произвольно сканировала страницы из каждой книги, чтобы вычислить среднее количество слов в предложении и среднее количество фраз и предложений в разделе и параграфе. Несмотря на значительные различия в стиле и содержании, средняя длина предложения в современных бестселлерах оказалась более чем в два раза меньше, чем в произведениях от начала до середины ХХ века, с резко меньшим количеством предложений и слов на раздел. Тенденция ухода от насыщенности в прозе не нуждается в формальных формулах читаемости, чтобы мы могли наблюдать ее в повседневной жизни.
Вопрос в том, наблюдаем ли мы ускоренную перестройку между стилем чтения (как мы читаем) и стилем письма (что мы читаем), и если да, то имеет ли это значение? Моя поверхностная выборка воспрещает любые поверхностные суждения: либо об изменениях стиля письма от одной эпохи к другой; или о том, отражают ли отмеченные изменения характеристики доминирующей среды, или, что более угрожающе, сложность мышления, воплощенную в произведениях. Было бы грубой ошибкой предполагать, что глубина авторской мысли напрямую соотносится с синтаксической плотностью произведения. Я часто писала, что мы все можем оценить и то, и другое, Хемингуэй и Джорджа Элиот. Тем не менее я начала сомневаться в когнитивной утрате нежелания или, возможно, в будущем, даже способности ориентироваться в требованиях сложных концептов в более плотно насыщенной прозе. Поэтому я все больше беспокоюсь о связи между количеством символов, которые мы выбираем для того, чтобы, читать или писать, и о том, как мы думаем. Никогда так не было, как сейчас; никогда так не было, как с нашей молодежью или с теми, кто станет лидерами правительств по всему миру. TL; DR (Too long; didn’t read). Критическая взаимосвязь между качеством чтения и качеством мышления находится под сильным влиянием изменений в нашем внимании, и того, что я назвала, скорее интуитивно, чем научно, когнитивным терпением. Некоторые из наиболее сбивающих с толку и удивляющих писем, которые я получала в последние годы, приходили от профессоров литературы и общественных наук, которые не понимали нетерпеливое отношением своих студентов к более старой, более насыщенной американской литературе и писательству. Один из заведующих известной кафедрой английского языка написал, что он больше не может преподавать на своем некогда востребованном семинаре о Генри Джеймсе, потому что слишком мало студентов сегодня хотят или могут читать Джеймса. Среди этих профессоров наиболее часто встречаются два наблюдения. Первое заключается в том, что студенты стали все менее терпеливы со временем, необходимым для понимания синтаксически сложных структур предложений в более насыщенных текстах и все более неохотно идут на то, чтобы приложить необходимые усилия для погружения в их анализ. Во-вторых, ухудшается качество студенческого письма. Я, конечно, слышу эту критику в адрес студентов с тех пор, как преподаю. Тем не менее этот вопрос важен для каждого возраста. Сегодня мы должны задуматься, не влияет ли на письмо нынешних студентов их меньшее знакомство с концептуально требовательной прозой и ежедневное усечение их письма в социальных сетях более негативным образом, чем в прошлом. В проекте, предназначенном для отслеживания использования цитат студентами, в большинстве цитат студенты ссылались либо на первую страницу цитируемого ими источника, либо на последние три страницы. Остается только гадать, были ли когда-либо прочитаны страницы между первой и последней, или же вся статья была прочитана Г-образно или зигзагообразно, как описал Лю.
