– Чтобы следить за тобой. Мне нужно было знать, где ты. На случай пожара. – Ее голос нарочито спокоен, а в глазах разгорается сердитый огонек. – Я стараюсь не выпускать из виду свои инвестиции. Это хороший бизнес. А теперь вставай.
Маму держит ведро, пока меня рвет – сначала водой, потом желудочным соком с кровью. Наконец она достает из ведра шарик цвета осенней листвы и лисьего меха. Если держать его против света, видно, как внутри что-то движется. Маму протирает шарик рукавом.
– Возвращайся в постель, – говорит она.
– Давайте я все приберу.
– Нет. Это мне пригодится, чтобы все скрепить.
– Какая мерзость.
– Мэдлин, магия – она не про осознанность и шляпы. Это тяжелый труд.
Я прижимаю руку к животу. Маму говорит что-то еще, ее губы движутся, но я не могу разобрать ни слова.
– Что? – озадаченно моргаю я.
Свет вдруг вспыхивает, потом снова тускнеет.
– Иди. – Маму выпроваживает меня в ночь.
Спотыкаясь, я бреду к замку. Толкаю дверь. Больше ничего не помню.
Синяк обыкновенный
(смешать с вином, чтобы успокоить сердце)
Мама наливает себе чая и глядит на меня через кухонный стол. Ее глаза полны печали.
– Я не хочу, чтобы ты тратила свою жизнь на волшебные фокусы.
– Брайан рассказал тебе о Баллифране? – спрашиваю я.
Мама кивает.
Я помешиваю молоко в чашке:
– А что именно он тебе рассказал?
– О, много всего. Оказывается, Коллинзы оборотни. – Она вскидывает руки. – Срань господня.
– Ты раньше не ругалась, – замечаю я. Впрочем, ничего удивительного. Не каждый день узнаешь, что твои соседи обладают нечеловеческими способностями.
– То есть тебя это беспокоит? Мэдлин, а что ты знала о Баллифране?
– Немного. Знала, что Маму ведьма и что я тоже могу стать ведьмой. Она предлагала взять меня в ученицы, но я отказалась.
– Что еще?
– Уна рассказывала всякое… И я точно знала, что Брайан в курсе происходящего. Он не просил меня молчать, но хотел сам ввести тебя в курс дела. В подходящий момент.
– Как по мне, подходящий момент наступил минимум за шесть недель до нашей свадьбы, – ворчит мама. Мне нечего возразить, а она продолжает: – Я понимала, что замужество и переезд изменят нашу жизнь. Но к таким переменам готова не была! Как вообще можно подготовиться к тому, что твои соседи окажутся оборотнями, а ведьма заберет твою дочь? Я жутко зла на него. Знай я об этом, никогда бы сюда не приехала.
Мама сидит, ссутулившись и уперев руки в колени. На ней блузка в цветочек и джинсы, волосы убраны в «конский» хвост, на лице легкий макияж, но она все равно выглядит вымотанной до предела.
– И все-таки как ты себе это представляешь? Что именно он должен был сказать?
– «Все вокруг монстры. Один из них попытается убить твоего ребенка. Давай останемся в Корке?» – продолжает мама. Она явно уже все продумала.
– В смысле – монстры? – спрашиваю я.
– А как назвать того, кто выглядит как человек, но человеком не является?
– То есть я, по-твоему, монстр? А Кэтлин?
Мама вздыхает:
– Нет, солнышко. Но это место повлияло на вас обеих, и я не знаю, что теперь делать. Я говорила Маму, что сама буду на нее работать. Предлагала помогать вместо тебя. – Мама доливает в чашку кипятка. – Но она не согласилась.
– Мы заключили сделку. И она свою часть выполнила. Кэтлин жива, – говорю я.
– Верно. И когда ты успела стать такой храброй?
Я пожимаю плечами:
– Вовсе я не храбрая. Просто делаю, что могу. Во всяком случае, пытаюсь. Как ты.
– Ох, милая, – снова вздыхает мама. – Мир – ужасное место. Брайан почти не бывает дома. С тех пор как ты очнулась, у нас не все гладко. Он так долго обманывал меня. Обманывал всех нас…
Мамины глаза наполняются слезами, и она начинает просить прощения.
Я сочувственно глажу ее по спине:
– Ладно тебе, мам. Все будет хорошо. Это же не навсегда. Через семь лет мне будет двадцать три.
– Двадцать три, – эхом повторяет она.
– Ага. Я буду древней старухой. – Я в шутку морщу лицо.
– Ты не попадешь на выпускной бал, – не унимается мама.
Можно подумать, я всю жизнь только об этом и мечтала.
– Зато я стану ведьмой. Может, у ведьм тоже бывают выпускные? С метлами и остроконечными шляпами.
– Господи, Мэдлин. Это не шутки! – Голос мамы низкий, усталый. Ей явно не до веселья. – Мы же почти не будем видеться. Мы тебя потеряем.
– Я просто перееду в подвал, – напоминаю я, делая глоток чаю.
– Дело не в этом.
– Знаю. – И я действительно знаю. Но я заключила сделку, благодаря которой Кэтлин вернулась с того света. – Воспринимай это как оплату больничных счетов. Если бы Кэтлин спасли врачи, тебе бы пришлось заплатить им. Тут то же самое, только платить буду я. Ведь это я договаривалась с Маму. И у меня есть дар.
Мама смотрит на свой чай, но не пьет:
– Ты собиралась вернуться в Корк, чтобы стать доктором. А Кэтлин… Не представляю, что с ней теперь будет. Ее лицо…
– Зато она жива. И она по-прежнему твоя дочь.
– Все так, – говорит мама. – Просто я мечтала о том, что у вас будет счастливая нормальная жизнь… И мне сложно смириться с тем, что об этом придется забыть. И этот парень до сих пор бродит где-то. Никто не знает, куда он делся. Брайан говорит, что его ищут, но прошло уже шесть недель, и… – Мама замолкает на полуслове и презрительно фыркает.
Я понимаю, что она чувствует. Мне бы тоже хотелось, чтобы Лон был мертв. А я снова стала маленькой девочкой. Хотела бы вернуть наш прежний мир и прежнюю себя – тихую, ворчливую, прилежную. Ту, что зависала с Кэтлин и друзьями.
На кухню заглядывает Кэтлин в халате-кимоно. Винного цвета пятно особенно бросается в глаза на фоне бледной здоровой кожи. Облысевшую голову она прячет под шелковым шарфом. Спрашивает:
– Чай еще остался?
Мама молча встает, чтобы заварить свежий. Она избегает смотреть на Кэтлин, словно не хочет видеть изменившееся лицо дочери.
– Я говорила, что Маму нашла Кнопку? – спрашиваю я маму.
