– Пусть вернет. Она не получит еще и котенка в придачу к моей дочери.
Мама раскраснелась, она льет кипяток с таким видом, словно ненавидит чай. А потом размешивает заварку, громко стуча ложкой о стенки чайника.
– Ты в самом деле собираешься отнять котенка у женщины, которая спасла мою жизнь? – Кэтлин вскидывает бровь.
– Это Мэдлин спасла твою жизнь, – сердито возражает мама. – А старая кошелка решила поживиться за ее счет.
– Мам, все было не так, – говорю я. – И прошу тебя, не усложняй, мне и так нелегко.
– Я постараюсь, – отвечает мама, а я закатываю глаза.
Она старается даже вполовину не так сильно, как я. Ей следовало бы искать информацию, вместо того чтобы жаловаться. Я в который раз задаюсь вопросом, сколько скрыто в ее памяти. Может, если предложить маме поделиться этим со мной, а не с Маму, она не будет упрямиться? Но сколько времени пройдет, прежде чем я освою искусство копаться в чужих воспоминаниях?
– Ты можешь превратить ее в лягушку? – спрашивает Кэтлин.
– Нет, конечно, – фыркаю я.
– Ты вернула меня к жизни, так что для тебя теперь нет невозможного, – говорит она и берет со стола подставку для стакана. – А можешь превратить это в пятьдесят евро?
– Чтобы ты потратила все на новые шмотки? – подкалываю я сестру.
– Прошу прощения, но я бы потратила их на косметику. – Она расправляет плечи. – Чтобы скрыть изъян, свидетельствующий о моем бессмертии.
– Кэтлин, ты не бессмертна, – напоминаю я.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает она и продолжает, сверкая глазами: – Если бы я захотела, то могла бы стать бессмертной! Ты же стала ведьмой. Мам, скажи ей, что я бессмертна.
– Всем в этой комнате запрещено умирать в течение следующих тридцати лет, – говорит мама. – Включая меня. Или я верну вас с того света, чтобы посадить под домашний арест. И меня не волнует, кто там ведьма, а кто нет.
– Справедливо, – киваю я.
А мама обнимает нас, как курица-наседка – своих цыплят. Уютно устроившись под маминым крылом, я кладу голову ей на плечо, а руку – Кэтлин на спину. И на долю секунды чувствую себя в безопасности в этом жутком месте.
Чувствую себя как дома.
Крапива
(подавляет рост опухолей, от гиперплазии простаты)
На месте выпавших волос у Кэтлин отрастает пушок, как у маленьких утят, только не желтый, а белый. Она не возражает – если надоест, всегда можно перекраситься. Куда больше Кэтлин беспокоят багровые пятна. Ее лицо теперь выглядит иначе. Словно чужое. Она прячет красноту при помощи тонального крема, которым гримеры замазывают татуировки. Заказывает его ведрами.
– У Брайана есть деньги, – беспечно говорит она. – Я предлагала свести пятна лазером, но он сказал, что не сработает. Проклятая магия.
– Да уж, проклятая магия, – соглашаюсь я.
Сегодня я целый день таскала вещи из своей комнаты в подвал, так что настроение у меня отвратительное.
– Зубы тоже могут выпасть, – продолжает Кэтлин. – Вот уж мерзость. Волосы и ногти отрастают, а без зубов-то что делать? Всю жизнь со вставной челюстью ходить?
Мне неловко, и я молчу, не зная, что сказать. Из нас двоих Кэтлин всегда была самой красивой. А теперь ее внешность свидетельствует о том, через что ей пришлось пройти. Иными словами, она выглядит как восставшая из мертвых.
А я почти не изменилась, разве что под глазами залегли темные круги, намекающие, что мне не мешало бы выспаться. Но мысли о том, что ждет меня в будущем, не дают уснуть.
– Впрочем, мне на это наплевать, – говорит Кэтлин, роясь в ящиках своего стола. – Я больше не хочу быть красоткой. Помнишь, как мы мечтали о горячих голуэйских парнях?
– Помню.
Глаза Кэтлин наполняются слезами. Я тянусь погладить ее по плечу, но она мгновенно напрягается:
– Не нужно сейчас меня трогать.
Я роняю руку на колено и наблюдаю, как Кэтлин глубоко дышит, чтобы успокоиться. Я не спасла ее. Я всего лишь спасла ей жизнь. Моя сестра сломлена.
– Я вижу его каждую ночь, – говорит она. – Каждую ночь мне снится эта пещера. Я больше не могу. Не могу.
На прикроватной тумбочке вибрирует мой телефон.
– Кто это? – вскидывается Кэтлин.
– Уна.
– Вы будете встречаться?
– Посмотрим. – Я пожимаю плечами. – Теперь я вроде как служанка Маму. Да и Уна сказала, что я не пара. Но у меня теперь нет души. А она секси.
– Она даже близко не такая секси, как ты. Ты у нас крутая ведьма, – говорит Кэтлин.
– Ты считаешь меня красивой просто потому, что я твоя копия.
– Уже нет! – С губ Кэтлин срывается то ли смешок, то ли всхлип.
Я снова тянусь ее погладить – и меня отталкивают.
– Мэд, да все в порядке. Я привыкну, ты же знаешь.
Я киваю, хотя на самом деле не знаю. Откуда мне знать?
Кэтлин выдвигает очередной ящик и достает оттуда маленькую деревянную шкатулку.
– Садись, я хочу кое-что попробовать, – командует она.
– Что это? – спрашиваю я, послушно опускаясь в кресло.
В шкатулке лежит колода карт, завернутая в отрез белого шелка.
– Позволь мне предсказать твою судьбу. Не ты одна тут промышляешь магией. – Кэтлин водит пальцами над картами и издает «пара-нормальные» звуки, то есть завывает на разные лады.
– Прекрати, пожалуйста.
– Нетушки, – говорит она. – Но если ты беспокоишься о будущем, это поможет. Я тут на досуге почитала о значении карт. Колоду нашла в библиотеке и подумала – разве не круто узнать, что тебя ждет?
– Круто.
Мы смотрим друг на друга, и наши глаза начинают подозрительно блестеть, так что мы быстро отворачиваемся.
– Мне карты ерунду какую-то показывают, – жалуется Кэтлин. – Все время выпадают двойка мечей, смерть, колесо фортуны. Я хочу знать, что случится, а не что уже случилось.
– Но это же все неправда, – говорю я.
– Сложно сказать, что правда, а что нет. Мэдлин, ты когда-нибудь задумывалась, откуда взялся твой дар, который не дает покоя старой ведьме?
– Я спрашивала маму, но она ничего толком не сказала, – вздыхаю я. – Это как-то связано с отцом, но она не может вспомнить. Или не хочет. Маму говорила, что я унаследовала свои способности. Хэйсы – древний род… Подозреваю, у папы тоже был дар. Но хотелось бы знать наверняка.
