Экзорцист остановился:
– Бесполезно. Она не может сосредоточиться. Джинн не позволяет.
Мерьем придвинулась к Аде:
– Ты что-нибудь видела?
– Я видела сундук с драгоценностями, – прошептала Ада. – И теперь знаю, где зарыто золото. Пошли!
– Как я говорил, джинны очень хитрые, – заметил экзорцист. – И шутят шутки с ее разумом. Ведь они знают, что могут управлять людьми только в том случае, если те их боятся. Вот потому-то они и прячутся.
Аде сразу же вспомнились слова отца, говорившего, что знания – это лучшее лекарство против страха. Быть может, ученый и экзорцист сумели бы достичь согласия по крайней мере в этом вопросе.
– Придется попробовать другой подход. – Экзорцист кивнул стоявшей в углу девушке. – Джамиля, подойди сюда.
Он усадил девушек напротив друг друга и накрыл им головы спадающей до плеч шалью. А с обеих сторон от них поставил тлеющую деревянную щепу, пропитанную душистыми маслами, источающими острый аромат алойного дерева и мускуса.
Ада, накрытая шалью, внимательно рассматривала девушку напротив, словно свое отражение в кривом зеркале, обнаружив в Джамиле кое-какие собственные черты, например определенную зажатость. А еще наличие сходства между Джамилей и экзорцистом. Она наверняка была его дочерью. Как можно было не заметить этого прямо с порога? В другой вселенной девочки вполне могли бы поменяться местами. Ада могла родиться в семье экзорциста, а Джамиля – в семье ученого. Интересно, осталась бы она, Ада, такой, как была, или стала бы совершенно другим человеком?
Неужели Джамиля тоже страдает от приступов тоски и ощущения собственной никчемности? Неужели следующие поколения неизбежно начинают там, где не справились предыдущие, впитывая в себя их разочарования и нереализованные желания. И был ли настоящий момент всего-навсего продолжением прошлого, а каждое слово – послесловием к тому, что уже было сказано или осталось невысказанным? Как ни странно, мысль эта одновременно и успокаивала, и будоражила, поскольку снимала груз ответственности. Быть может, именно поэтому люди отчаянно хотят верить в неотвратимость судьбы.
– Ну хорошо, – произнес экзорцист уже более властным тоном. – Я обращаюсь к тебе, существо из чистого, бездымного огня! Оставь Аду в покое! Если тебе нужна жертва, возьми взамен Джамилю.
– Что?! – Ада сорвала с головы шаль и спросила, растерянно моргая: – Что происходит?
– Успокойся, дитя, – произнес экзорцист. – Накрой голову шалью. Делай то, что тебе говорят.
– Но почему вы сказали: «Возьми взамен Джамилю»?
– Потому что мы хотим, чтобы этот джинн вошел в Джамилю. Она умеет с ними обращаться.
– Ни за что! Это несправедливо. Почему она должна разбираться с моей проблемой?
– Не волнуйся. Джамиля уже делала такое раньше. Она хорошо обучена.
– Нет уж, спасибо. – Ада неуклюже поднялась. – Я, пожалуй, оставлю моего джинна при себе.
– Это не твой джинн, – объяснил экзорцист.
– Ну и пусть. Я не разрешаю переселять свое злое существо в вашу дочь только потому, что мы платим вам деньги. Все, с меня довольно!
И когда Ада резким движением руки развеяла дым благовоний, ей показалось, что на лице девушки промелькнула едва заметная улыбка.
– Не обращай внимания. – Экзорцист повернулся к Мерьем. – Это джинн за нее говорит.
– Сомневаюсь, – вздохнула Мерьем. – По-моему, это очень похоже на Аду.
* * *
И все же им пришлось заплатить сполна. Был джинн изгнан или нет, такса осталась прежней.
На улице моросил мелкий дождик, совсем слабый, вроде бы неспособный промочить вас насквозь, хотя ему это отлично удалось. На тротуарах блестели лужи воды. Свет фар проезжавших мимо машин отражался от асфальта, на секунду делая краски ярче, а мир – светлее. В воздухе стоял гнилостный запах опавших листьев.
– Ты не замерзла? – спросила Мерьем.
– Нет, все нормально, – ответила Ада. – Простите, что поставила вас в неловкое положение.
– Я должна была это предвидеть. В свое время, когда я отвела твоих родителей к экстрасенсу, результат оказался столь же печальным. – Мерьем подняла воротник пальто. Выражение ее лица стало мягче. – А знаешь… в той комнате мне на секунду показалось, что я вижу твою мать. Ты была совсем как она.
В голосе тети чувствовалось столько нежности, что у Ады сжалось сердце. Ей еще ни разу такого не говорили. И она впервые поняла, что папа, должно быть, видит в ней то же самое, каждый день узнавая в жестах, манере говорить, приступах ярости и страстности дочери ее покойную мать. Что наверняка согревало отцу сердце и одновременно разбивало его.
– Тетя Мерьем, я сомневаюсь, что во мне сидит джинн.
– Быть может, ты и права, каним. Быть может, все это оказалось… для тебя непосильной ношей. Быть может, мы просто называем скорбь по-другому, потому что не решаемся назвать ее настоящее имя.
У Ады на глаза навернулись слезы. Она вдруг ощутила невероятную близость с этой женщиной, чего меньше всего могла ожидать. Но когда девочка открыла рот, оттуда вылетели совсем другие слова:
– Никогда не прощу вам, что вы не приехали на мамины похороны! Я хочу, чтобы вы это знали.
– Я понимаю, – ответила Мерьем. – Да, я должна была, но не могла.
Тетя и племянница шли бок о бок, толпа обтекала их справа и слева. Они то и дело наступали на выбоины в мощении, забрызгивая одежду жидкой грязью, хотя ни одна, ни другая этого не замечала.
Древняя душа
Кипр, начало 2000-х годов
Вернувшись в отель «Афродита», Костас лег спать, но так и не сомкнул глаз, поскольку все мысли неотступно крутились вокруг того, что сказала… и не сказала Дефне. Ближе к рассвету он оделся и спустился вниз, рассчитывая получить чашку чая. За стойкой регистрации никого не было – только кошка спала в своей корзине, во сне гоняясь за дикими кроликами. Открыв дверь, Костас выскользнул на улицу. И с облегчением вдохнул густой запах земли, показавшийся особенно вкусным после затхлости отеля.
Вдали, возле вздымающихся холмов, виднелись заросли акации. Быстрорастущее растение со сладким ароматом. Инвазивный вид, завезенный из Австралии. Акацией засадили весь остров из наилучших побуждений, естественно, однако без глубокого понимания особенностей местной экосистемы с ее сложной системой подземных вод, медленно, но верно деградирующей. Костас знал, что виной тому не только ничего не смыслящие в экологии бюрократы. Акацию облюбовали нелегальные птицеловы, самостоятельно сажавшие эти деревья исключительно для своих целей.
С земли медленно поднимался легкий туман, исчезающий, точно несбывшиеся мечты. Почувствовав приближение приступа головной боли, Костас зашагал быстрее в надежде на целительные свойства свежего воздуха. Но, приблизившись к деревьям, он с ужасом увидел прямо перед собой натянутые между деревьями тонкие сети, с которых свисали, точно какие-то адские флажки, пойманные певчие птицы.
