Из всех опускавшихся на мои ветви репейниц каждая обладала яркой индивидуальностью, но одна навсегда врезалась мне в память. Подобно многим другим, бабочка с особой окраской прилетела на Кипр из Северной Африки. Пока она докладывала мне о своих странствиях, я слушала ее с должным почтением, так как знала, что эти неунывающие мигранты встречаются по всему земному шару. Они способны преодолевать колоссальные расстояния, до 2500 миль. Лично я никогда не понимала, почему люди считают бабочек слабыми. Возможно, они оптимисты, но уж точно не слабаки!
С точки зрения бабочки, наш остров, с его цветущими деревьями и сочными лугами, был идеальным местом для отдыха и дозаправки. Оставив Кипр, она полетит в Европу, откуда уже не возвратится, хотя, быть может, в один прекрасный день я увижу ее потомков. Ее дети пустятся в путешествие в обратном направлении, а их дети затем вернутся тем же путем, и этой миграции поколений суждено продолжаться до бесконечности, поскольку для бабочек важен не сам пункт назначения, а возможность движения, поиска, перемен, становления.
Бабочка порхала над рощами цветущего миндаля с яркими лепестками – белые цветки дают сладкий миндаль, розовые – горький – и летела мимо полей люцерны на зов обольстительной буддлеи. И наконец нашла место, которое показалось хорошо освещенным и вполне гостеприимным.
То было военное кладбище, ухоженное, с гравийными дорожками вокруг надгробий, настолько безмятежное и совершенное в своей уединенности, что возникало полное ощущение отсутствия какой-либо жизни за его пределами. Смиренное кладбище стало местом последнего упокоения всех погибших во время кипрского конфликта британских военнослужащих, за исключением индусов, тела которых кремировались.
Южный участок кладбища охраняла Национальная гвардия Республики Кипр, северный – турецкая армия. За обеими частями кладбища следили солдаты наблюдательного поста сил ООН. Таким образом, все постоянно наблюдали друг за другом, а за ними, возможно, наблюдали мертвые. Могильные камни ветшали и приходили в упадок, остро нуждаясь в ремонте. В свое время для приведения в порядок надгробий на кладбище доставили строительную бригаду греков-киприотов, однако им помешали турецкие солдаты. А когда туда вызвали бригаду турок-киприотов, этому воспротивилась греческая сторона. В результате надгробиям позволили тихо разрушаться.
Солнце ласкало крылья бабочки, которая, перелетая с одной надгробной плиты на другую, разглядывала вырезанные на них имена. Она обратила внимание на возраст покойных. Как молоды были солдаты, приехавшие издалека, чтобы умереть здесь, на Кипре! Первый батальон Гордонских горцев, первый батальон Королевского Норфолкского полка.
И тут бабочка наткнулась на надгробную плиту побольше: капитан Джозеф Лейн, застреленный двумя боевиками из ЭОКА в 1956 году. Надпись на надгробье гласила, что капитан Лейн поцеловал перед уходом на дежурство жену и своего трехмесячного ребенка и буквально через несколько секунд получил пулю в спину.
На кладбище росли разные деревья: сосны, кедры, кипарисы. Эвкалипт раскинул ветви с сине-зелеными листьями в отдаленном уголке. «Вдоводел» – именно так иногда называют это дерево. При всем своем очаровании эвкалипт имеет привычку сбрасывать ветви целиком, калеча и даже убивая тех, кто имел глупость расположиться под его сенью. Бабочка, знавшая об этом неприятном факте, полетела в противоположном направлении. И неожиданно обнаружила нечто такое, чего она меньше всего могла ожидать: детские могилы, ряд за рядом. Загадочный недуг, объяснение которому до сих пор до конца не найдено, безжалостно вырвал триста британских младенцев из объятий любящих родителей.
Когда бабочка поделилась со мной этой информацией, я удивилась. Ведь меньше всего ожидаешь найти на военном кладбище детские захоронения. Интересно, сколько семей возвращалось в Средиземноморье, чтобы посетить могилы своих близких? Когда жители Кипра встречают туристов, то совершенно искренне считают, что они приехали сюда ради солнца и моря, и не подозревают о том, что иногда люди едут за много миль от дома, чтобы оплакать своих усопших.
Именно на этом участке кладбища репейница встретила бригаду садовников. Бабочка осторожно опустилась на куст герани, откуда начала бдительно следить за их действиями. Садовники сажали на могилы цветы – крокусы, бледно-желтые нарциссы, хризантемы увенчанные, – бережно расходуя скудные запасы воды.
Через какое-то время садовники сделали перерыв. Расстелили коврик под сосной, благоразумно держась подальше от эвкалиптов, уселись по-турецки на землю и шепотом, из уважения к умершим, завели неспешную беседу. Один из садовников вынул из сумки арбуз, ножом нарезав его толстыми ломтями. Привлеченная сладким ароматом, бабочка подлетела поближе, примостившись на ближайшем надгробии. Выжидая удобного момента полакомиться сахарным соком, она огляделась по сторонам и заметила надпись на могильном камне.
Нашему незабвенному малютке
В память об Юсуфе Йоргосе Робинсоне
Никосия, январь 1975 года – июль 1976 года
Когда бабочка поведала об этом, я заставила ее дважды повторить свой рассказ. А вдруг она, занятая мыслями об арбузе, что-то напутала? Но я знала: бабочки очень наблюдательны и подмечают мельчайшие детали. Чтобы загладить свою грубость, я предложила ей свою лучшую фигу. Спелую и мясистую, поскольку бабочки питаются исключительно жидкостями.
В тот день тысячи чешуекрылых заполнили небо над Кипром, и одной из них приглянулась моя ветка. Именно тогда я узнала тот самый факт, который навсегда омрачил мою жизнь. Я начала собирать воедино недостающие детали этой истории, четко представляя себе, что это был за младенец и почему его назвали в честь Юсуфа и Йоргоса. Потому что, в отличие от исторической литературы, в реальной жизни истории доходят до нас не целиком, а в виде кусков и обрывков, вычлененных сегментов и частичных отзвуков: полное предложение здесь, фрагмент там, ключ спрятан где-то посередине. И, в отличие всякого рода литературы, в реальной жизни мы сплетаем наши истории из нитей не толще тонюсеньких жилок крыльев бабочки.
Загадки
Кипр, начало 2000-х годов
На следующее утро Костас проснулся от звонка телефона. Дефне беспокойно заворочалась, ее ноздри раздулись, словно во сне она унюхала какой-то запах. Осторожно перегнувшись через лежащее рядом расслабленное тело, Костас снял трубку:
– Алло?
– Здравствуйте! Это доктор Норман. – (Костас, еще окончательно не проснувшись, мгновенно выпрямился. Встал с кровати и направился в сторону балкона, волоча за собой, насколько позволяла длина, шнур телефона. Сел на пол, щекой прижав телефонную трубку к плечу.) – К сожалению, я пропустил ваш вчерашний звонок. Мы были в нашем загородном доме… Только сегодня я прослушал оставленное вами сообщение.
– Благодарю вас, доктор. Когда мы говорили с вами в Лондоне, я был не в курсе определенных вещей, а потому не мог задать нужные вопросы. Но сейчас… – Костас замолчал, заметив, что Дефне перекатилась на бок; солнечные лучи, просочившись сквозь шторы, ласкали ее обнаженную спину. Судорожно вздохнув, он продолжил: – Когда мы встретились, вы говорили, что пытались помочь Дефне, но не стали развивать тему. Насколько я понял, вы имели в виду аборт. Я прав?
