После затянувшейся паузы доктор Норман произнес:
– Боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос. Видите ли, существует врачебная тайна. Я точно не знаю, что именно рассказала вам Дефне, но не вправе разглашать конфиденциальную информацию о своих пациентах. Независимо от срока давности.
– Но, доктор…
– Мне действительно очень жаль, но ничем не могу помочь. Позвольте старому человеку высказать свое мнение. Мой вам совет – больше не затрагивать столь щекотливую тему. Все это было так давно, что уже быльем поросло.
Повесив трубку после минуты-другой натянутого разговора, Костас замер и уставился сквозь балконные перила на серебряную линию горизонта.
– Кто звонил?
Застигнутый врасплох, Костас резко повернулся. Дефне соскочила с кровати, босая, полуприкрытая простыней. Увидев лицо возлюбленной, Костас понял, что она слышала весь разговор.
– Доктор Норман. Он ничего мне не сказал.
Дефне села на единственный стул на балконе, нимало не беспокоясь, что супружеская пара за стойкой регистрации может увидеть ее с патио:
– Сигаретки не найдется? – (Костас помотал головой.) – Я знаю, ты не куришь. Но я надеялась, что у тебя на дне чемодана случайно завалялась пачка. Иногда люди делают то, что противоречит их натуре.
– Дефне, пожалуйста… – Взяв ее за руку, Костас обвел большим пальцем линии на ладони, словно в поисках тепла, которое он нашел там накануне ночью. – Все. Больше никаких загадок. Я должен знать, что случилось после моего отъезда с Кипра. Что случилось с нашим ребенком?
Костас увидел весь спектр эмоций в ее глазах.
– Он умер. – Голос Дефне казался ровным, точно стена. – Мне очень жаль. Я думала, в этой семье он будет в безопасности.
– В какой семье?
– Английская пара. Надежные, порядочные люди. Они отчаянно хотели ребенка. И мне казалось, это самое правильное решение. Они обещали обеспечить ему первоклассный уход и, я знаю, сдержали свое обещание. Он был счастливым ребенком. Они разрешали мне навещать его. Всем говорили, будто я его няня. Впрочем, я и не возражала, раз уж не могла быть с ним.
По щекам Дефне ручьем потекли слезы, хотя лицо оставалось неподвижным, как будто она не осознавала, что плачет.
Он уткнулся лицом ей в колени, вдохнув ее запах. Дефне принялась рассеянно перебирать его волосы. Пространство между ними сжималось все сильнее; нежность, словно цветок, распустилась там, где сидела боль.
– Так ты расскажешь мне обо всем? – спросил он.
И на сей раз она так и сделала.
* * *
Лето 1974 года. Пыльные, разбитые, непроезжие дороги; нещадно палящее солнце – его жар, казалось, проникал в поры, чтобы там и остаться.
Она испробовала все способы. Подняла буквально все тяжелые предметы мебели, какие были в доме; прыгала с высоких стен; принимала обжигающие ванны; чашка за чашкой пила дравшую горло горькую настойку из коры ржавого вяза. Если один метод не срабатывал, она принималась за следующий. В конце недели она от отчаяния ввела в себя острый конец вязальной спицы – болевой синдром оказался настолько сильным, что Дефне согнулась пополам, так как подкосились ноги. Потом она лежала на полу ванной комнаты, всхлипывая и трясясь всем телом, а ее голос, рваный, точно зазубренная пила, вонзался в самое естество. Она знала, что в их общине есть повитухи, умеющие вызывать выкидыш, но разве она могла обратиться к ним за помощью так, чтобы об этом не узнали родители? И что будет, если они узнают? Беременность уже сама по себе была страшным позором, но забеременеть от грека – это переходило все мыслимые границы.
Когда она, шатаясь, вышла из ванной, то увидела свою сестру Мерьем, которая, словно приклеенная, сидела возле транзисторного радиоприемника. Мерьем покосилась на младшую сестру:
– Ты в порядке? Ты жутко выглядишь.
– Живот болит. – Лицо Дефне пылало. – Наверное, съела что-то несвежее.
Однако Мерьем сейчас было явно не до нее.
– Ты слышала новости? Турецкая армия уже здесь! Они высадились в Кирении и идут сюда.
– Что?!
– Греки отправили два эсминца, чтобы помешать высадке, но их разбомбили военно-воздушные силы Турции. Мы в состоянии войны!
Дефне не смогла с ходу переварить услышанное. Новость просто не укладывалось у нее в голове. Впрочем, бесполезно было отрицать очевидное, когда улицы оказались запруженными солдатами, ополченцами и бронетехникой. Дефне поняла, что если и делать аборт, то прямо сейчас. Через несколько дней дороги перекроют, возможно, на неопределенное время установят комендантский час. Итак, времени на размышления, на сомнения не оставалось. Забрав все деньги из кармана папиного пиджака и опустошив стоявшую на кухне копилку, Дефне покинула дом без понятия о том, куда идти. В их районе были турецкие врачи, но она боялась, что кто-нибудь из них сообщит обо всем ее семье. А учитывая все новые и новые оцепления вокруг, на греческого доктора можно было и не рассчитывать. Оставалось надеяться лишь на британского медика, однако все иностранные специалисты уже начали покидать остров.
* * *
– Я не могу взяться за ваш случай, – сказал доктор Норман.
Он осмотрел Дефне, задав минимум вопросов. Он был добрым, внимательным и, казалось, понял всю сложность ее ситуации. Но отказывался помогать.
– У меня есть деньги. – Дефне открыла сумочку. – Пожалуйста, больше у меня нет. Если этого недостаточно, я отработаю и заплачу вам. Обещаю.
Доктор судорожно вздохнул:
– Уберите. Дело не в деньгах. Наши медицинские практики закрылись. Нам не разрешено здесь работать. Обе мои медсестры уже вернулись в Англию, а я уезжаю завтра утром.
– Пожалуйста. – Глаза Дефне наполнились слезами. – Мне больше некуда идти. Моя семья никогда мне этого не простит.
– Мне очень жаль, но я не могу взяться за ваш случай, – охрипшим голосом повторил доктор.
– Доктор… – Дефне начала было что-то объяснять, но остановилась – у нее внезапно перехватило дыхание.
Отрывисто кивнув, она схватила сумочку, развернулась и направилась к выходу, комната вдруг стала слишком тесной.
Врач пару секунд смотрел ей вслед. Кровь болезненно пульсировала в глазницах.
– Погодите! – Доктор Норман мысленно вздохнул. – Через два дня будет другой самолет. Полагаю, я могу улететь позже.
Дефне остановилась, сразу переменившись в лице, вроде как от облегчения, хотя и не совсем так. Она схватила доктора за руки и дала волю слезам, выпуская наружу все накопившееся напряжение.
– Успокойся, дитя мое.
Доктор Норман усадил Дефне, дал ей стакан воды. Часы в холле уверенно отсчитывали время, их мерное тиканье – словно биение сердца.
– У меня есть сестра, которой в твоем возрасте пришлось пройти через такое же испытание. – Нахлынувшие воспоминания заставили доктора нахмуриться. – Она безумно влюбилась и собиралась выйти замуж. Но оказалось, что у ее мужчины уже была семья. Жена и пятеро детей. Ты можешь поверить? Узнав, что моя сестра беременна, он сразу порвал с ней. Это произошло зимой тысяча девятьсот пятидесятого года, за неделю до выборов. Сестра ничего мне не сказала. Я узнал обо всем только потом. Она сама нашла какой-то подпольный абортарий. Операцию провели топорно. У сестры возникли осложнения, имевшие трагические последствия. Она больше не могла иметь детей. Я хочу помочь тебе, так как боюсь, что, если я этого не сделаю, ты окажешься в руках какого-нибудь абортмахера. – (От этих слов Дефне стало дурно.) – Впрочем, тут есть одно «но». – Голос доктора звучал ласково и еще более настойчиво. – Нам велели закрыть все наши кабинеты. Сегодня вечером я сдаю ключи. И поэтому не смогу провести здесь операцию.
