Вот так на Кипре удалось побороть малярию. Однако это отнюдь не означало, что на острове полностью исчезли комары. Они продолжали размножаться в сточных канавах и выгребных ямах. А поскольку комары, которых привлекали спелые и гниющие фрукты, имели обыкновение роиться вокруг фиговых деревьев, за много лет мне удалось свести знакомство кое с кем из них.
В нашей таверне комары каждую ночь кружили под потолком, досаждая посетителям. Они стремительно проносились мимо, в мгновение ока взмывая и снижаясь для атаки. Чтобы держать их на почтительном расстоянии, Юсуф с Йоргосом ставили на каждый стол горшки с базиликом, розмарином или мелиссой, а если и это не помогало, жгли кофейные зерна. Но когда веселье достигало апогея и гости начинали потеть от выпивки и жары, активно выделяя молочную кислоту, назойливые насекомые налетали снова. Попытки их прихлопнуть тоже не давали результата. Человеческие руки слишком неуклюжи и явно проигрывают в соревновании с проворными крыльями насекомых. Но даже если и так, комары в любом случае не станут рисковать. Они запомнят запах человека, пытавшегося их убить, и на какое-то время оставят его в покое, дав ему забыть об их существовании. Комары будут терпеливо выжидать подходящего момента, чтобы попробовать вкус крови.
На животных они тоже нападают. Крупный рогатый скот, овцы, козы, лошади… и попугаи. Бедняжка Чико, искусанный от клюва до когтей, постоянно жаловался. Но, откровенно говоря, в то время подобные вещи меня не слишком волновали. Я принимала комаров как данность и особо о них не думала, пока в августе 1976 года не встретила ее. К тому времени «Счастливая смоковница» не работала вот уж два года, а Чико давным-давно исчез. В таверне оставалась только я, и я по-прежнему ждала возвращения Йоргоса и Юсуфа. Ждала терпеливо и преданно. В то лето я, как ни странно, дала свой лучший урожай. С деревьями вот ведь какая интересная штука: мы можем расти посреди камней, простирая свои корни под обломками прошлого. Мои фиги, лопавшиеся от спелости, висели не собранные на ветвях и лежали на земле, привлекая всякого рода живность и насекомых.
Появившаяся как-то раз в полночь из ниоткуда самка комара сразу нашла меня – одинокую, в расстроенных чувствах, в тоске по прошлому. Она опустилась на одну из моих ветвей и принялась нервно озираться вокруг, унюхав аромат мелиссы. И тут же перелетела на сук с противоположной стороны, где не чувствовалось запаха.
Она рассказала мне о своих детях. Что бы там ни думали о самках комара, они очень хорошие матери. Они могут поглощать кровь, масса которой в три раза больше массы их тела, чтобы использовать ее для внутриутробного питания. Однако эта самка пожаловалась на недостаток питания для формирования яиц из-за того, что она была инфицирована печально известным паразитом: малярийным плазмодием. В результате самка, отчаянно пытавшаяся обеспечить питанием свое потомство, кормила сидевшего внутри нее врага.
Именно так я узнала, что в последнее время в Средиземноморье имел место рост заболеваемости малярией, вызванный в том числе изменением климата и развитием международного туризма. Комары выработали резистентность к ДДТ, а паразиты – к хлорохину. Впрочем, меня это сообщение не слишком удивило. Люди быстро теряют бдительность. Занятые политикой и конфликтами, они отвлекаются от проблем здравоохранения, в результате чего начинают свирепствовать болезни и пандемии. Впрочем, больше всего меня потрясло то, что самка комара рассказала уже под конец. Она поведала мне о младенце, которого укусила несколько раз. О Юсуфе Йоргосе Робинсоне. И я почувствовала, как холодок пробежал от кончиков моих ветвей прямо до боковых корней.
В 1960-х годах на Кипре умерли сотни британских младенцев. Причина их смерти до сих пор не установлена. И когда усыновленный английской парой сын Дефне погиб от острого респираторного заболевания, вызванного попаданием в кровь малярийного плазмодия вследствие укуса насекомого-переносчика, мальчика, естественно, должны были похоронить на том участке военного кладбища, где покоятся английские дети, умершие на острове десятилетие назад.
Когда я это узнала, на меня темной волной нахлынула печаль. Однако я отчаянно пыталась не возненавидеть самку комара. Я напомнила себе, что она тоже стала жертвой плазмодия, а слово «преступник» – иногда лишь другое определение непризнанной жертвы. И все же я не смогла смотреть на вещи в таком аспекте. Не смогла преодолеть гнев и горечь разочарования. С тех пор всякий раз, как я слышу знакомое жужжание в воздухе, мой ствол каменеет, ветви напрягаются, а листья начинают трепетать.
Солдаты и младенцы
Кипр, начало 2000-х годов
Когда на балконе отеля Дефне замолчала, Костас встал и обнял ее, чувствуя, как в его тело проникает чужая боль. Несколько минут они просто смотрели на простиравшийся перед ними остров. Над головой раздался крик ястреба. Оседлав воздушные потоки, он парил высоко над землей.
– Может, мне стоит спуститься на ресепшен, поискать тебе сигареты?
– Нет, мой любимый. Я хочу закончить. Хочу все рассказать – в первый и последний раз, – чтобы больше никогда не говорить о том дне.
Костас опять сел на пол, снова положив голову ей на колени. Она продолжила перебирать ему волосы; ее пальцы рисовали круги на его шее.
– Я осталась внутри с доктором Норманом. Поначалу мы не обращали внимания на то, что происходит снаружи. Мы решили, что в любом случае недоразумение разрешится буквально через минуту. Но услышали шум потасовки. Сердитые голоса. Крики. Сквернословие. А потом нам стало действительно страшно. Доктор попросил меня спрятаться под столом и последовал моему примеру. Мы ждали, стараясь сидеть тихо, как мышки. Только не думай, что все эти годы я не корила себя за трусость. Мне следовало выйти на улицу, чтобы помочь Йоргосу и Юсуфу.
Костас собрался было что-то сказать, но Дефне резким жестом остановила его. Раздраженно помотав головой, она продолжила говорить, на сей раз более торопливо:
– Когда шум усилился, Чико запаниковал. Несчастный попугай пришел в возбуждение, начал пронзительно кричать, биться о прутья клетки. Мне пришлось выйти из укрытия, чтобы выпустить его. Чико устроил такой тарарам, что люди на улице, должно быть, что-то услышали. Они попытались войти в таверну – проверить, в чем дело. Йоргос с Юсуфом загородили им путь. Завязалась драка. Послышался звук выстрела. Мы терпеливо ждали, доктор и я. Не знаю, как долго. У меня онемели ноги. Когда мы вышли наружу, небо стало темным, кругом повисла зловещая тишина. Сердце подсказывало мне, что случилось нечто ужасное, а я ничего не сделала, чтобы этому помешать.
– Как по-твоему, что там произошло?
– Думаю, эти отморозки уже какое-то время наблюдали за таверной. Они знали, что Юсуф с Йоргосом были геями, и решили преподать им урок. Возможно, бандиты считали, что таверна закрыта. Они собирались похулиганить, разбить окна, сломать кое-какую мебель, написать на стенах мерзкие надписи и на том разойтись. Они считали, что в условиях царящего на острове хаоса никто не будет расследовать столь незначительный инцидент и хулиганская выходка сойдет им с рук. Однако все пошло не по плану. Они не ожидали, что владельцы таверны окажутся на месте. И тем более не ожидали встретить сопротивление. – (Костас почувствовал, как рука Дефне, поглаживающая его шею, внезапно замерла.) – Впрочем, Юсуф с Йоргосом ни за что не ввязались бы в драку. Они были тихими людьми. Думаю, они встали стеной исключительно из-за меня. Опасались, что бандиты, прорвавшись внутрь, обнаружат нас с доктором. Как бы мы объяснили то, что собирались здесь сделать? И что после этого они сделали бы с нами? Именно поэтому Юсуф попытался заблокировать вход, а Йоргос побежал за пистолетом. Короче, ситуация вышла из-под контроля.
