Слова Фэна показались бы слишком тенденциозно описывающими порядок в этом огромном скопище генералов, офицеров, рядовых, лошадей, повозок, если бы они не подтверждались многими источниками. Особенно ценно свидетельство, исходящее от представителя противной армии, имевшего возможность наблюдать деятельность наполеоновского генерального штаба. Речь идет о русском офицере полковнике Левенштерне, который оказался в 1809 году в Вене. В это время Россия и Франция находились не только в мире, но даже были формально союзниками, и поэтому Левенштерну представилась возможность побывать в качестве зрителя поблизости от генерального штаба императорской армии на полях битвы под Эсслингом и Ваграмом. Вот что запомнилось Левенштерну: «Он (Наполеон) следовал шагом за наступательным движением армии. Канонада загрохотала по всей линии. День был солнечным, и зрелище битвы незабываемым. Наполеон был спокоен и молчалив. Со всех сторон подскакивали адъютанты с рапортами. Он слушал их и отсылал обратно, отдавая приказы невозмутимо и точно. Если нужно было послать кого-нибудь, он никогда не назначал адъютанта, этим занимался Дюрок, который делал это по заранее составленному списку… Все происходило без суеты и затруднений. Ложное рвение, которое так часто видишь в иных генеральных квартирах, здесь было изгнано…»
[506].
Свидетельство русского офицера хорошо подтверждается другим очевидцем, имевшим возможность сравнить генеральную квартиру Великой Армии с учреждениями подобного рода в других войсках, а именно поляком Романом Солтыком, который в 1812 году служил во французском штабе: «Я позже в течение моей жизни имел возможность наблюдать и других главнокомандующих и видел организацию других штабов, но нигде я не находил столько организованности, предусмотрительности и быстроты работы, как в штабе Наполеона…»
[507].
Деятельность сложной и в то же время, как свидетельствуют приведенные документы, хорошо отлаженной машины генерального штаба французской армии была направлена к достижению многих целей, но прежде всего она служила надежной связи верховного командования со всеми частями и соединениями, быстрой и эффективной передаче приказов императора. Можно с уверенностью сказать, что ни в одной европейской армии той эпохи непременное правило руководства войсками – единоначалие – не было выражено так ярко, как в армии Наполеона. Не только все общие приказы и все основные решения исходили от императора, он был и поистине мозговым центром, где обрабатывалась вся важная информация, как о своих войсках, так и о противнике. На основе всей огромной массы сведений Наполеон уверенно принимал необходимое решение, которое тотчас же оформлялось в виде приказов, диктуемых им в своем личном кабинете. Очень часто для того, чтобы избежать все лишние передаточные ступени между императором и штабом, маршал Бертье сам лично записывал все распоряжения великого полководца, именно поэтому практически всегда: на марше, на биваке, во дворце, где располагалась императорская ставка, – начальник генерального штаба был поблизости от своего главнокомандующего. Днем и ночью Бертье, несмотря на свою огромную занятость, был готов явиться по первому требованию императора. Усталость не смущала князя Невшательского, более того, в какой бы час ни позвал его Наполеон, в каких бы сложных походных условиях ни находился штаб, Бертье появлялся всегда вовремя, в мундире, безукоризненно застегнутом на все пуговицы, в начищенных сапогах со шпорами, со шляпой, которую он почтительно держал в руке.
Полученные приказы тотчас обрабатывались в штабе и рассылались по назначению. Как уже отмечалось, ни слова в этих распоряжениях не менялось. Задача штаба состояла не в том, чтобы корректировать распоряжения полководца, а лишь в том, чтобы извлечь из приказа то, что относится к тому или иному лицу, и облечь этот приказ в необходимую форму (добавив вступление, форму вежливости в конце и т. п.). Наконец, штаб должен был дополнить эти основные распоряжения приказами, обращенными к различным вспомогательным службам, так или иначе задействованным в выполнении данного указания. Неслучайно поэтому правильное полное название должности Бертье звучит следующим образом: «Генеральный штабной начальник, рассылающий приказы императора» (major-général, éxpediant les ordres de l’Empereur»). В этом смысле штаб Наполеона принципиально отличался от, скажем, германского генерального штаба конца ХIХ века, занимавшегося самостоятельно планированием крупнейших военных операций.
Император, как уже не раз указывалось, оставлял многое на волю частных начальников, но не допускал никакого проявления самовольства со стороны штаба, который был для него лишь мощной машиной управления. Ряд крупных военных и гражданских историков (Бонналь, Сорель, Дюмулен) видели в этом чуть ли не причину катастрофы Империи. Вот что писал Морис Дюмулен: «Этот метод командования, основанный на недоверии, эта узкая концепция роли штаба, сводящая роль офицеров, находящихся в генеральском окружении, к функциям писцов, разносчиков эстафет или просто рубак на поле боя… является, как кажется, большой организационной ошибкой Наполеона и одной из основных причин его падения»
[508].
Здоровая логика никак не может согласиться с этим положением. Ведь, еще раз подчеркиваем, речь шла не об изъятии инициативы у частных командиров, а о том, чтобы приказы главнокомандующего были донесены до подчиненных быстро и наверняка. И если для полководцев типа маршала Блюхера, у которых железная воля не сочеталась с мощью интеллекта, инициатива штаба была необходима (вспомнить хотя бы знаменитое решение начальника штаба прусской армии генерала Гнейзенау об отступлении на Вавр, спасшее союзников в 1815 году), то для императора Наполеона она только мешала бы осуществлению его замыслов и нарушала бы принцип единоначалия.
Наш краткий очерк, посвященный организации штабной работы в войсках эпохи I Империи, был бы неполным, если бы мы не оставили в нем немного места для описания организации главной квартиры Великой Армии на марше и на биваке. И хотя слишком длинные беспрестанные цитаты из мемуаров говорят не столько об эрудиции автора, сколько о том, что ему нечего сказать самому, есть случаи исключительные. В частности это относится к уже упомянутым мемуарам барона Фэна, личного секретаря императора. Какие бы авторы ни писали о генеральной квартире Наполеона на походе, они так или иначе опирались на этот источник первостепенной важности, и либо просто цитировали его, либо переписывали своими собственными словами, ибо Фэн сказал почти все, что рассказывали об этом все прочие мемуаристы. Равным образом точность и наблюдательность императорского секретаря делают его записки уникальным документом. Предоставим поэтому Фэну стать главным автором последних страниц этой главы.
