Действительно, практически ни на одном из иконографических документов той эпохи мы не находим изображения солдатских палаток. Те же редчайшие изображения, на которых мы можем их видеть, демонстрируют нам стационарные лагеря, о которых речь пойдет ниже. Впрочем, даже в этом случае употребление палаток было чем-то из ряда вон выходящим. В ходе же маршей, совершаемых огромными массами войск, не было никакой возможности транспортировать палатки, равным образом, как и заниматься установкой лагеря.
С приближением вечера колонны усталых перепачканных солдат останавливались на месте, избранном командованием. Обычно бивуакировали подивизионно, реже побригадно. Это значит, что конкретная точка остановки определялась командиром дивизии (или соответственно бригады), и все подчиненное ему соединение должно было размещаться на ночь единой массой.
Прибыв на место, командиры наводили порядок в колонне, отставшие спешили занять свои места в строю. По команде «налево в линию» дивизия из колонны повзводно разворачивалась фронтом к неприятелю в трехшереножную развернутую линию. Офицеры производили проверку наличия людей в строю, назначались солдаты и унтер-офицеры для несения караульной службы, выделялся «гран-гард» – основной сторожевой пост под командованием офицера. Иногда цепь часовых полностью окружала бивачное расположение, не впуская и не выпуская никого без разрешения командования, будь то свои солдаты или солдаты соседней дивизии или бригады. Однако последнее было скорее редкостью. Вот как живописует бивак очевидец:
«…Ружья составлены в козлы, караулы находятся на своих местах и отделения начинают поиски мест, наиболее приемлемых, чтобы превратить их в спальни.
Как только это место найдено, солдаты разбегаются по окрестностям. Спустя некоторое время самые ловкие уже идут обратно. Они уходили налегке, а возвращаются тяжело нагруженными, складывают свой груз и исчезают снова. Чтобы представить себе этот первый момент бивака, вспомните работающих муравьев: торопящихся, суетящихся, сталкивающихся в пути… Один несет дрова, другой – солому, третий – провизию, четвертый кухонные принадлежности. Где они все это взяли? Спросите у несчастного крестьянина…
Как только бивак достаточно снабжен, то есть больше нечего брать вокруг себя, все собираются вокруг своего очага и начинают помогать «повару». Курицы ощипаны, выпотрошены, и скоро уже они вращаются над горящими головнями. Наконец, после двух часов бега и работ «по благоустройству» зубы впиваются в мясо, непрожаренное с одной стороны, зато спаленное с другой. Это называется хорошо ужинать.
Завершение пира требует разговора, который обычно вращается вокруг поглощенного ужина и вокруг того, как он был раздобыт. Вертясь в течение пары часов вокруг постоянно поддерживаемого пламени костра, солдаты занимаются тем, что прожигают свои шинели, чтобы получше их высушить.
Наблюдатель этой сцены мог бы подумать, что люди пытаются подражать вращению куриц, которые только что висели над огнем, и, так как им уже нечего жарить, занимаются поджаркой самих себя.
Так проходят четыре-пять часов. Уже девять вечера – пора спать. Каждый устраивается как можно ближе к огню, причем так, что у некоторых ноги почти что в костре.
Внезапно в шинель вашего соседа закатывается горящий уголь, его штаны задымились и вот, наконец, этот процесс ощутила и кожа. Бедолага вскакивает с воплем, не самым приятным образом топча руки и ноги тех, кто лежал вокруг него. Если даже вы при этом и не были потоптаны, то крики и проклятия все равно прервут ваши сладкие сновидения…
Уже около трех часов утра. Редко удается поспать более этого времени… Вы так замерзли, что дрожь, подобная лихорадке, охватывает вас. Вы подползаете к еще тлеющим углям, вы бледны, ваши зубы стучат, и если посторонний наблюдатель увидел бы вас в этот момент, он наверняка подумал бы, что перед ним один из страшных бледных и окровавленных призраков, которых мадам Радклиф для развлечения читателя так мило поднимает из могил в своих романах…
Ночь на биваке завершается. Нечего больше думать о сне. На завтрак осталось несколько костей от ужина… Скоро взойдет солнце, и мы снова отправимся в поход…»
[560].
Эта блистательно сделанная зарисовка «с натуры» хорошо показывает то, что бесконечное количество раз пришлось испытать солдатам Великой Армии на биваке. Осталось лишь сделать несколько замечаний и уточнений.
Прежде всего отметим, что не все, конечно, разбегались за едой и дровами. Обычно от роты на добычу выделялось человек по двадцать самых неутомимых «искателей». Остальные, не считая караульных, устраивали бивак на месте: рубили еловый лапник (если он был), чтобы устроить ложе для ночлега, разводили костер, иногда чистили оружие и амуницию.
Особенно непросто приходилось кавалеристам. До выставления постов эскадроны оставались в конном строю. Когда же караулы и «гран-гард» были на месте, кавалеристы делились обычно на четыре части: одна часть отправлялась на поиск провианта для людей, другая занималась фуражом для лошадей, третья устраивала бивак, наконец, четвертая под командой офицеров и унтер-офицеров занималась лошадьми. В общем же кавалерию стремились уберечь от биваков в открытом поле. Ее предпочитали располагать в непосредственной близости от деревень или прямо в деревне, что позволяло поставить хотя бы часть лошадей на ночь в стойла. Соответственно и люди не пропускали возможности переночевать в тепле. В первых кампаниях Империи, таких как поход 1805 года и поход 1806 года, это было возможно, так как боевые действия разворачивались на густонаселенных территориях, усыпанных деревнями и фермами с каменными постройками. При этом массы сражающихся при всей их многочисленности были все же не столь велики, как, например, в походах 1812 или 1813 годов. Наконец, кампании 1805 и 1806 годов были очень маневренными. Войска двигались быстро и на широком фронте. Все это, с учетом того, что конные отряды могли передвигаться куда быстрее, чем пешие, создавало возможность найти для них в радиусе нескольких километров от центра размещения корпуса подходящие деревни.
В последних кампаниях с возрастанием численности войск на одном театре боевых действий, к тому же в условиях редконаселенной местности Польши и России, это стало либо крайне затруднительным, либо просто невозможным. Отсюда и резко возросшие потери кавалерии на марше, о чем уже упоминалось.
Но вернемся к «стандартному» биваку. В том случае, когда солдаты останавливались только на одну ночь, его устройство заключалось лишь в разведении костров да изготовлении подстилки для сна из елового лапника или соломы. Если же предполагалось провести на одном месте несколько ночей, то нередко разворачивалось настоящее строительство. Рядом с кострами, а иногда и вокруг них солдаты возводили сооружения, называемые «abrivent» (дословно – «укрытие от ветра»), что с некоторой натяжкой можно перевести словом «шалаш» или «навес».
«Шалаш (abrivent), – вспоминает современник, – это просто соломенная крыша и три соломенные стены: открытая сторона, самая высокая, была обращена к костру, низкая, закрытая, – в сторону, откуда дул ветер. Каждый располагал свой шалаш так, как ему хотелось, каждый выбирал место, где ему нравилось, и все вместе представляло собой довольно живописную картину. Внутри этих подобий бараков нельзя было стоять, разве что со стороны входа, зато здесь неплохо можно было переночевать, правда, утренний туалет нужно было совершать на открытом воздухе… Во время нашего прибытия в Тильзит ходили слухи о скором заключении мира, и потому тотчас же были возведены шалаши столь прочные, что в них можно было бы жить целую неделю»
[561].
