Когда Наполеон вернулся с острова Эльба и европейские монархи объявили ему войну, стодвадцатитысячная армия двинулась на север Франции для того, чтобы защитить ее от вторжения 800 000 солдат союзных войск, собиравшихся на границах. Армия 1815 года резко отличалась от армии 1813 года. Обстоятельства, в которых началась война, не вызывали сомнения в ее целях: Франция защищала свой суверенитет, свое право на самоопределение от иностранных штыков, силой которых хотели реставрировать ушедшие в прошлое порядки, посадить на трон Бурбонов, которые, как метко сказал Талейран, «ничего не забыли и ничему не научились».
В войсках с особой силой возродилась патриотическая идея защиты отечества. Да и по составу армия резко отличалась от того, что она представляла собой в 1813 году. Вернулись тысячи ветеранов из русского, испанского, немецкого плена. Эти люди умели драться и рвались в бой для того, чтобы отомстить за все унижения, которые они претерпели, смыть кровью позор поражения. На войну уходили с энтузиазмом. Смотры превращались в манифестации. Один из солдат Северной армии писал домой: «Все мужчины от двадцати до сорока лет уходили на войну добровольно и с криком “Да здравствует Император!”»
[741] Эту фразу, еще недавно произносимую шепотом, с наслаждением орали во все горло. Разноцветные шинели и фуражные шапки вместо киверов, гражданские рединготы с эполетами напоминали ветеранам их молодость, которая привела их на поля Жемаппа, Флёрюса, Арколе и Риволи. Снова, как двадцать лет назад, ноги бодро шагали по раскисшим от дождя дорогам в такт «Марсельезе», «Ca ira», «Мы стоим на страже Империи».
«Никогда армия не уходила в поход с такой уверенностью в победе, – писал лейтенант Мартен. – Что нам было число врагов? В наших рядах шли солдаты, состарившиеся в победах… Тысяча оскорблений, за которые надо было отомстить, добавляли гнева к их природной отваге. Эти лица, загрубевшие от солнца Испании и льдов России, освящались при мысли о битве»
[742]. Это была «армия, обученная и доблестная, в которой не хватало сплоченности, потому что солдаты не знали своих командиров и не доверяли генералам, мрачная, нервная, охваченная духом II года, взволнованная исступленной страстью к Императору – она была способна на чудесные порывы, но и подвержена трагическим моментам депрессии»
[743].
* * *
Разумеется, что в этом моральном портрете наполеоновской армии мы вовсе не пытались отразить все аспекты, а попытались выделить главное и, в частности, те изменения, которые начались в ходе войны 1812 года. Московский пожар нанес духу армии такой ущерб, что он во многом предопределил ужасные последствия отступления из России, оно же, в свою очередь, в значительной мере предопределило исход кампании 1813 года, неудача в которой не могла не сказаться на состоянии армии в 1814-м…
Тем не менее, каким бы проникнутым нервозностью не стал дух наполеоновских войск в последние кампании, нельзя не сказать, что армия сохранила даже в самые тяжелые часы испытаний многие из своих лучших качеств. И если в последних войнах Империи молодые солдаты Наполеона не подавляли своих противников гигантским моральным превосходством, как это, скажем, было в прусском походе 1806 года, то их преданность, отвага, чувство чести, веселость и великодушие не могут не вызывать симпатии. И хотя последняя битва Империи – Ватерлоо закончилась чудовищной катастрофой, она нисколько не убавила той притягательности и обаяния, которыми наполеоновская армия привлекает и сейчас к себе внимание тысяч людей.
Глава XII
Et Nos Cesare Duce
[744]
Курчавый мамелюк, германец бледноликий,
Поляк, летящий в бой с молниеносной пикой,
Дают его мечтам слепую мощь и ход.
Его слова – закон, а вера – дух геройский.
Идет в его победном войске
Всех наций доблестный народ.
В. Гюго
Была ли армия Наполеона французской? Вопрос представляется просто абсурдным, но он вовсе не так несуразен, как может показаться на первый взгляд. Действительно, в предыдущих главах мы говорили о французской составляющей императорской армии, которая была для нее стержневой. Но рассказ о Великой Армии был бы немыслим без описания другой ее части – а именно, нефранцузского элемента. Значимость его менялась со временем, как в смысле чисто количественном, так и в качественном. Тому, насколько важную роль играли солдаты и офицеры нефранцузского происхождения в рядах наполеоновской армии и какую эволюцию претерпели за период существования Первой Империи иностранные контингенты и полки, – и посвящена эта глава.
Прежде всего мы остановимся на том, сколько всего нефранцузов сражалось в рядах наполеоновских войск. Для этого сначала необходимо отметить, что присутствие нефранцузского элемента в рядах императорской армии проявлялось в трех основных формах, а именно:
1) не французы, но подданные французской империи, призванные на общих основаниях под знамена и служащие в рядах «французских» полков. Это были жители так называемых «новых департаментов» – территорий современных Бельгии, Голландии (с 1810 г.), Пьемонта, центральной Италии, немецких земель левого берега Рейна;
2) Солдаты иностранных полков на службе Французской империи. Эти части формировались по различным принципам, о чем мы будем говорить позже, но главным для них было то, что они занимали в рядах Великой Армии особый статус и формировались из нефранцузов – поляков, швейцарцев, немцев, португальцев, испанцев и т. д.;
3) Контингенты союзников Французской империи. Этот раздел был самым многочисленным и очень неоднородным по своему составу, о чем будет также идти речь.
Уже одно перечисление форм, в которых иностранцы служили наполеоновскому государству, наводит на мысль, что их роль в армии империи была далеко не второстепенной. Однако обращение к цифрам дает поистине неожиданные результаты.
Рассмотрим прежде всего представителей «новых департаментов». Согласно подсчетам Ж. Удайля, которые вполне подтверждаются и результатами нашего исследования, их количество варьировалось от 16,6 % в эпоху Консульства до 25,6 % к концу существования Империи. В общей сложности численность солдат этой категории, служивших Франции, можно ориентировочно определить в 400 000 человек.
Что касается иностранных полков, то количество служивших в них за время Империи можно приблизительно оценить как 200 000 человек.
