Как видно из последнего описания, если Камбронн и не произнес своей знаменитой фразы, то вечером 18 июня 1815 г. она явно носилась в воздухе.
Каре Роге и Белькура погибло примерно между 20.30–21.00 часами. Примерно в это же время, окруженное английскими стрелками, было разбито каре 1-го батальона 2-го гренадерского полка, которым командовали генерал Кристиани и командир батальона Мартено.
Последний из трех батальонов Старой Гвардии, оставленных в резерве атаки (2-й батальон 2-го егерского, командир батальона – Момпе), находился на месте, до темноты прикрывая отступление других частей. Затем батальон, сократившийся до горсти солдат, начал отступать и также был рассеян врагом. От всего батальона осталось не более 30 человек, которые сумели сохранить орла, переданного им генералом Камбронном.
Батальоны Пеле и Гользио, дравшиеся в Плансенуа, вырвались из деревни примерно около 20.30 вечера. От них также оставалась лишь горсть солдат и офицеров. Уже в сгущающихся сумерках они встретились с отступающими солдатами Момпе и в свою очередь приняли под защиту спасенного орла.
О том, с каким самозабвением дрались все гвардейцы, говорит тот факт, что уже сразу после боя генерал Пеле мог вспомнить о том, что происходило вокруг него, разве что с помощью своих подчиненных. «Баррик (лейтенант 2-го полка) рассказал мне, – записал он в своем “Журнале”, – что я поцеловал Орла с самым сильным излиянием чувств и, подняв шляпу, воскликнул: “Друзья, умрем все вокруг него, но не отдадим врагу!” Когда мы оказались в каком-то углублении, которое артиллерия почти не накрывала своим огнем, я сказал: “Ставь здесь своего Орла, Мартен (так звали орлоносца)”, – а затем крикнул: “Ко мне, гвардейские егеря! Собирайтесь вокруг своего Орла и своего генерала!” Я собрал немало людей и держался довольно хорошо. Скоро стало ничего не видно в четырех шагах. В этот момент нас кто-то окружил. Я думал, что это французские уланы, так, по крайней мере, мне сказали, но это оказался неприятель, и мы бросились на него в штыки. Мы также стреляли из ружей, хорошо или плохо… я не знаю»
[998].
Итак, приблизительно в половине десятого вечера все гвардейские батальоны, которые участвовали в атаке на плато Мон-Сен-Жан или составляли ее резерв, были разбиты, равным образом как и те, что сражались в Плансенуа. От них оставались лишь отдельные группы солдат, которые, спасая полковые святыни, отходили, а скорее прорывались к Брюссельскому шоссе в направлении фермы Кайу.
В сомкнутом строю оставались лишь два батальона 1-го гренадерского полка генерала Пети и 1-й батальон 1-го егерского полка (командир батальона – Дюринг). Последний, как уже указывалось, с утра охранял главную квартиру и казну армии. Вокруг в ночи, при свете горящих вдали деревень, бежали тысячи людей, скакали кавалеристы, обрубив постромки, уносились на упряжных лошадях ездовые артиллерии. Со всех сторон доносились вопли, выстрелы, проклятья, призывы и команды, которых уже никто не слышал. Обезумевшую от паники толпу рубили вражеские кавалеристы. Где-то грохотали прусские пушки, которые без разбора палили по своим и по чужим.
Наполеон с несколькими генералами был в этот момент в центре каре 1-го гренадерского. Пети вспоминал: «По приказу Императора я отдал распоряжение барабанщикам бить “гренадерский бой”. Солдаты Гвардии из разбитых полков присоединялись к моему каре, и в скором времени их оказалось столь много, что в каре вместо трех шеренг стало шесть. Император приказал отходить, и мы проделали это в идеальном порядке, двигаясь с частыми остановками, иногда я отдавал команду “На месте… Шагом марш!” – и солдаты исполняли ее, как на учебном плацу. Затем оба наших каре объединились на дороге. Мы перестроились в колонну. Враг шел за нами по пятам, но не осмеливался атаковать»
[999].
Примерно так же действовал и егерский батальон Дюринга, который отходил в столь же образцовом порядке: «Я построил батальон в колонну подивизионно, – писал Дюринг, – на взводных дистанциях. Офицеры и солдаты всех полков хотели встать в ряды, но я никого не принимал, потому что тогда было бы невозможно сохранить порядок. Однако потом я разрешил вставать в наш строй солдатам Старой Гвардии, и вскоре мои дивизионы стали насчитывать каждый человек по 300
[1000]»
[1001].
На поле, усыпанное тысячами трупов, опустилась ночная тьма. Одна из самых драматических страниц Наполеоновской эпохи была перевернута.
Гвардия принесла в этом сражении страшную искупительную жертву. Ее привилегии, ее заносчивость, ее неучастие в битве при Фуэнтес де Оньоро и при Бородине – за все это было сполна заплачено грудами трупов, оставшихся на плато Мон-Сен-Жан, на Брюссельском шоссе, в развалинах Плансенуа.
Для того чтобы оценить урон, понесенный Гвардией при Ватерлоо, мы просмотрели в Архиве исторической службы французской армии в Венсеннском замке послужные списки всех солдат, служивших в гвардейских пехотных полках периода Ста дней (всего 17 030 человек)
[1002].
К сожалению, против фамилий тех, кто остался на поле Ватерлоо, стоит чаще всего весьма неопределенная запись: «Считается военнопленным, 18 июня». Если принимать эти формулировки буквально, то окажется, что в этот день убитых и раненых в Гвардии… почти не было.
Так, в 3-м егерском, понесшем самые тяжелые потери, вообще не отмечено ни одного убитого. Подобная «небрежность» писарей была связана с тем, что полки претерпели такие колоссальные потери, что невозможно было точно засвидетельствовать гибель того или иного солдата. Поэтому ответственные за послужные списки во всех случаях, когда у них не было полной уверенности, предпочли выбрать столь обтекаемую фразу, что за ней фактически могло стоять все что угодно.
Таким образом, цифры, которые мы приведем в таблице на следующей странице, нужно рассматривать как суммарные потери: убитых, раненых, пленных и отставших (по тем или иным причинам к полку более не присоединившихся), наконец, как мы увидим ниже… убитых в плену(!). Рядом мы привели также цифры, характеризующие численность гвардейских полков на утро 16 июня 1815 г. (по боевому расписанию из Архива Венсеннского замка)
[1003].
