Необходимо добавить при этом, что Молодая Гвардия, а также 3-й и 4-й гренадерские полки в битве при Линьи потеряли около 300 человек, поэтому внизу таблицы мы приводим суммарный процент потерь с учетом этой корректировки.
Эти цифры говорят сами за себя. Особенно бросается в глаза страшный урон, понесенный Средней Гвардией, – ей досталась наиболее тяжелая участь. Относительно умеренные по масштабам битвы потери понес лишь 1-й гренадерский, который, как видно из описания боя, лишь отражал отдельные кавалерийские атаки в момент отступления. Однако искупительная жертва Гвардии не ограничилась потоками крови, пролитыми в день битвы.
[1004]
После сражения, в Плансенуа «пруссаки утоляли свою ненависть на всех, кто носил униформу Императорской Гвардии, – рассказывает Ипполит де Модюи, – они не щадили наших несчастных товарищей, попавших к ним в плен или искалеченных сталью или свинцом… Какая же тут была резня!»
[1005].
Та же жестокость именно по отношению к гвардейцам была проявлена англичанами. Французский историк Лашук в своей знаменитой работе «Наполеон и Императорская Гвардия» приводит письмо фурьера гвардейских гренадеров, которое он направил своему отцу из лагеря для военнопленных под Суассоном 26 июня 1815 г.: «Нас было около сорока человек, почти все из Гвардии. Мы переоделись в шинели линейных войск, потому что если бы узнали, что мы из Гвардии, нас расстреляли бы, как и тех четыреста солдат, которых отделили от нашего отряда. Их отвели на полтора лье вперед, там им приказали сойти налево с дороги, и негодяи расстреляли этих несчастных солдат с пятнадцати шагов»
[1006].
В последнем эпизоде ожесточение бойцов, которое в последние годы Империи пришло на смену относительно сдержанным «классическим» войнам, переросло в политическую ненависть. В гвардейцах видели не просто французских солдат, а бонапартистов, людей, лично преданных Наполеону, его верных сторонников… и англичане в общем не ошибались…
Французские историки второй половины XIX в., и особенно, XX в. положительно писавшие об эпохе Империи, часто старались и стараются привести эту преданность в соответствие с либерально-буржуазными идеалами. Поэтому нередко в описаниях отваги и верности Старой Гвардии фигурируют такие понятия, как Отечество, свобода, достоинство нации и т. п. Почитав их, можно подумать, что гвардейцы отдавали жизнь за родину и чуть ли не за свободную рыночную экономику.
Без сомнения, гвардейцы, как и все другие французские солдаты периода Ста дней, пользовались выражениями, почерпнутыми из лексикона революционной Франции, но делалось это лишь с целью противопоставить наполеоновскую Францию Франции Бурбонов и союзным монархам. Главным мотивом героизма и самопожертвования Гвардии стала прежде всего их верность тому, кого они рассматривали как своего «короля», как воплощение идеального сюзерена – справедливого, мудрого и отважного. Себя же они видели как его «старшую дружину», как его «телохранителей».
Самым лучшим подтверждением этому является отношение к гвардейцам не только со стороны прусских солдат или английского командования, но и со стороны тихих благонамеренных и, конечно же, «патриотичных» французских буржуа. Когда 22 июня 1815 г. Император был вынужден отречься от престола вторично и уже окончательно, новое правительство немедленно приказало Императорской Гвардии отойти за рубеж реки Луара, и там, вдали от столицы, гвардейские полки должны были подвергнуться расформированию. 11 сентября состоялась церемония расформирования 1-го полка пеших гренадеров, в октябре – ноябре в Мулене, Бурже и Шартре, были расформированы конные полки Гвардии и т. д.
По дорогам Франции с ранцем за спиной пошли тысячи людей в истертых солдатских шинелях, возвращаясь в свой дом, если он еще где-то был, или хотя бы в город или деревню, где они родились. Денег у них почти не было – оставалось надеяться лишь на доброту обывателей, которые, как им, вероятно, казалось, должны были бы приютить и обогреть защитников Отечества. Но их выталкивали на улицу, отказывались обслуживать в придорожной таверне. «Луарские бандиты», – произносили благопристойные буржуа, показывая пальцем на усталых голодных солдат. Их проклинали, им плевали вслед.
Бандиты Наполеона,
Мы наденем вам всем петлю на шею
И вздернем всех до одного… —
распевали в корчме неподалеку от Бержерака почтенные отцы семейств, пока их песня не была прервана ударами кулаков гренадеров, сидевших в том же зале
[1007].
Разумеется, правительство Бурбонов не осталось в стороне от травли Императорской Гвардии и всячески инициировало и поддерживало подобные действия. Из Парижа было выслано 12 тыс. офицеров, унтер-офицеров и солдат Гвардии. Семь тысяч человек было поставлено под бдительный контроль властей. Полиция начала охоту за гвардейскими генералами. Бертран, Друо, Камбронн, Делаборд, Арриги, Кольбер, Орнано отныне разыскивались как опасные преступники.
Но самая мученическая судьба выпала тем солдатам Императорской Гвардии, которые в глазах всей Европы символизировали преданность повелителю вне всяких национальных и религиозных соображений, а именно мамелюкам.
На юге Франции, в Провансе, где всегда были влиятельны роялисты, едва были получены первые известия о поражении при Ватерлоо и отречении Императора, чернь, подстрекаемая «ультра»
[1008], бросилась убивать бонапартистов. 26 июня толпы разъяренных марсельских люмпенов ворвались в городской квартал, где жили мамелюки и их семьи. Дикая резня продолжалась весь день – убивали всех: стариков, детей, женщин и, конечно, самих мамелюков, которые умирали с последним криком «Да здравствует Император!».
На негритянку, которая служила в семье мамелюка, погромщики напали на набережной. «Кричи: “Да здравствует король!” – “Нет, Наполеон мне дал все. Да здравствует Импе…” – удар штыком в живот опрокинул женщину. Она приподнялась, прижимая рукой выпадающие из живота внутренности, и снова прокричала: “Да здравствует Император!” Тогда ее сбросили в грязную воду порта. Она исчезла под ее поверхностью, но все же всплыла на мгновение, чтобы в последний раз крикнуть: “Да здравствует Император!”»
[1009]
