Среди рассмотренных 3540 солдат всего восемь получили офицерские эполеты. Это составляет всего лишь 0,23 % от общего количества поступивших на службу и значительно меньше, чем общий процент по армии. Данное отклонение связано, в частности, с тем, что у многих, ставших унтер-офицерами, при перенесении их данных в новый регистр не записывалась более гражданская профессия, а следовательно, они не попали в наши расчёты. Процент же получивших капральские и сержантские нашивки вполне соответствует общему по армии – 7,9 % (280 человек).
Как и следует ожидать, офицерами прежде всего стали те, кто до поступления на службу имел хотя бы начальное образование. Так, эполеты получил один из шестерых учителей, один-единственный землемер и один из четверых приказчиков. Тем не менее пятеро оставшихся принадлежат к простонародью: двое крестьян, один портной, один башмачник и один мастер по сабо. Интересно, что никто из представителей буржуазии, попавших в поле нашего анализа, не дослужился до офицерского звания. Как видно, в этом вопросе особого фаворитизма в отношении состоятельных слоев населения не наблюдалось. Впрочем, малое число тех, кто стал офицерами из рассмотренных нами 3540 солдат, не позволяет делать каких-либо далекоидущих обобщений.
Зато в отношении капральских и унтер-офицерских званий выборка достаточно представительна и позволяет сделать очевидный вывод: унтер-офицерами становились прежде всего те, у кого было образование. В то время как средний процент получивших капральские и сержантские нашивки равнялся 7,9 %, среди студентов их было 39,9 %, среди «собственников» – 44,4 %, среди учителей – 50 %. Очень низкий процент получивших капральские и сержантские нашивки был среди слуг, он равнялся всего лишь 3,4 %. Что вполне понятно – сказывалось отсутствие честолюбия у лиц, занимавшихся подобной профессией.
Хотя трудно произвести точный количественный анализ того, как в зависимости от происхождения солдаты переносили тяготы службы, прослеживается явная закономерность. Как это ни парадоксально, вовсе не крестьяне и не лица, занимавшиеся до своего поступления в армию тяжким физическим трудом, лучше выносили опасности и лишения. Гораздо более важным оказывалось наличие образования и честолюбия. Те, у кого они отсутствовали, не только реже становились младшими командирами, но и чаще дезертировали и умирали на больничной койке. Желание отличиться перед товарищами, понятие о солдатской чести, увлечение борьбой ради борьбы, желание посмотреть далекие края больше помогали воинам на походе, чем руки, загрубевшие от плуга.
Во многих мемуарах отмечается, что новобранцев из далеких деревень отхватывала по поступлении на службу «mal du pays» – тоска по «родине» (с маленькой буквы, разумеется, ведь речь здесь идет не о стране, а о деревне). От этой тоски солдат становился апатичным и на глазах увядал, иногда убегал из полка, а то и просто умирал. Не таким ли был некто Дебри, крестьянин из департамента Эн, пришедший в 32-й линейный полк 5 ноября 1808 года, а 12 декабря 1808 года умерший в госпитале Валь де Грас от болезни. Вместе с ним пришел в полк и сын мельника Манье из того же департамента. Он умер в том же госпитале 18 января 1809 года
[129].
Зато молодой учитель Пьер Марье, зачисленный в тот же полк в тот же день (5 ноября 1808 года) уже в апреле 1809 года стал капралом, а в августе – сержантом. Он прошел четыре года испанской войны и в мае 1813 года был произведен в старшие сержанты гренадер. Пьер, по всей видимости, достойно сражался в рядах Великой Армии в 1813 году, за что и получил су-лейтенантские эполеты 27 сентября того же года
[130]. Хотя это и отдельные примеры, но в общем они отражают явно прослеживающуюся тенденцию.
Одним из самых важных вопросов, на который позволяют ответить послужные списки, – это сколько реально служили солдаты, призванные под знамена в эпоху империи, и что же, в конечном итоге, стало с этими людьми.
Ответ на первый вопрос вполне однозначно получается на основе наших исследований. Среднее время пребывания под знаменами оказалось равным примерно 2,4 года в пехоте, 3,2–3,4 – в кавалерии (в зависимости от рода оружия) и, наконец, 3,6 – в артиллерии. Трудно сказать, таким образом, что попавшие в ряды императорской армии тянули солдатскую лямку долгие годы. Более продолжительная служба в рядах артиллерии объяснялась тем, что сюда попадали лучшие из призывников, да и боевые потери здесь были меньше, чем в других родах войск. В кавалерии были не такие качественные новобранцы, а боевые потери больше.
Что же стало с этими людьми через два-три года, проведенные под знаменами? Ведь закон гласил, что в военное время служба призванных в армию должна быть бессрочной. Неужели правы «классические» труды типа знаменитой в свое время «Истории XIX века» под редакцией Лависса и Рамбо, где говорилось: «Раз вступив на военную службу, человек живым не выходил из нее. Со времени 1808 года каждый из этих угрюмых и ворчливых ветеранов твердо знает, что ему суждено умереть от ядра, пули или на госпитальной койке»
[131].
Уже из построения приведенной цитаты, ставшей основой для выводов многих популярных исторических книг, можно предположить, что ее авторы были не слишком хорошо знакомы с реальностью. Ведь если средний срок службы равнялся 2,5–3,5 годам, то, учитывая, что призывной возраст был 20,5 лет, наполеоновский солдат – это в подавляющем большинстве случаев очень молодой человек, ему в среднем 22–23 года (!), и на «угрюмого ворчливого ветерана» он, вероятно, слабо походил.
Для выяснения подлинной судьбы солдат рассматривалась последняя и самая интересная графа в послужном списке. К сожалению, именно она и вызывает наибольшее количество разночтений. Очень часто записи носили расплывчатый, туманный и двусмысленный характер. Чего стоит только весьма распространенная формулировка «вычеркнут по причине долгого отсутствия в госпитале». За этой формулировкой может скрываться в принципе что угодно: и судьба солдата, умершего на больничной койке, и того, кто по выздоровлении был отправлен в другую часть и преспокойно продолжал служить, и того, кто демобилизовался после выздоровления по состоянию здоровья, и того, кто просто-напросто дезертировал по дороге из госпиталя.
Не меньше вопросов вызывает и формулировка «остался позади» (с такого-то числа). Кто это? Отставший от изнеможения солдат, умерший на обочине тракта, или дезертир, убежавший на марше, или солдат, задержавшийся в конце колонны, чтобы отправить естественную надобность за ближайшей елкой и там взятый в плен вражеским разъездом?
Ясно, что из подобных документов невозможно получение точных количественных результатов, даже если бы было обработано все три миллиона послужных списков. Понимая, что речь идет об очень приблизительных цифрах, мы не ставили перед собой задачу точного математического анализа всех деталей, нас интересовал лишь качественный результат, который, как нам представляется, вполне вырисовывается на основании исследования данной выборки.
