Однако после этого успеха, не отвечавшего, впрочем, в полной мере ожиданиям императора, герцог Далматский (этот титул маршал получил в 1808 году) терпит часто неудачи. Особенно серьезным ударом по его репутации было поражение под Опорто в мае 1809 года от лорда Уэллесли.
Однако блестящая победа над испанскими войсками под Оканьей (19 ноября 1809 года) – во многом заслуга Сульта, достойно он сражался и в конце 1813 – начале 1814 года, когда с остатками армии короля Жозефа ему пришлось сдерживать наступление превосходящих сил Веллингтона. В общем же маршал Сульт, несмотря на ряд существенных недостатков (в частности, подобно Массене он был крайне алчен), конечно, значительный полководец, но, как и герцог Риволийский, не может быть, вероятно, поставлен на один уровень с Даву и Сюше.
Часто среди самых выдающихся стратегов и тактиков своего времени историки упоминают имена маршалов Сен-Сира и Макдональда. В опубликованной в 1981 году биографии Гувийона Сен-Сира, принадлежащей перу Кристианы д’Энваль, есть даже такая фраза: «Если не считать Наполеона, Гувийон Сен-Сир представляется нам как самый интеллектуальный и самый умный из всех полководцев своей эпохи… Справедливо сравнивали его битвы с шахматной партией. Он думал обо всем, вычислял все, выстраивал все комбинации, подготовлял мельчайшие движения войск, ничего на оставляя на волю случая…»
[245]. Мадам д’Энваль, видимо, не учла, что война – это не игра в шахматы, это, как выразился Клаузевиц, «область опасности», «область физических страданий и усилий», борьба, мобилизующая все материальные и духовные силы человека, борьба с усталостью, слабостью, сном, страхом, холодом, жарой, неизвестностью. Наконец, для командующего это умение «пламенем своего сердца, светочем своего духа… воспламенить жар стремления у всех остальных»
[246], умение повести за собой, заставить поверить в себя тысячи людей настолько, чтобы они беспрекословно шли за тобой навстречу смертельной опасности… Поэтому, разумеется, если бы Сен-Сир готовил и проводил свои операции лишь как игру в бессловесные деревянные фишки, он не одержал бы побед под Кастель-Франко, Калдеу, Молина-дель-Рей, Варлсом и Полоцком.
И все же биограф в чем-то действительно права: Сен-Сир был в определенной степени немного «шахматистом». Замкнутый, холодный, мало интересующийся состоянием своих подчиненных, «филин», как прозвали его в армии, Гувийон Сен-Сир не пользовался особенной любовью солдат, а для полководца это уже серьезный недостаток. Наконец, мемуаристы, подчас абсолютно противоречащие друг другу, единодушно отмечают за Сен-Сиром такую черту как крайний эгоизм, доходивший до того, что он с удовольствием видел поражения других военачальников, имевших несчастье оказаться рядом с ним во время проведения военных операций. Сам Наполеон на Святой Елене сказал о Сен-Сире: «Он не идет в огонь, ничего не осматривает сам, дает разбить своих товарищей…»
[247]. В общем, маршал Гувийон Сен-Сир навряд ли заслуживает приведенных восторженных эпитетов.
Что же касается Макдональда, то, несмотря на его таланты и бесспорную отвагу, впрочем, как ясно из всего вышесказанного, последним качеством в Великой Армии было трудно кого-либо удивить, он обязан определенной популярностью среди историков, по всей видимости, прежде всего своим мемуарам. Если о наполеоновской эпохе не читать ничего, кроме воспоминаний этого маршала, то можно вообразить, что он являлся лучшим полководцем Европы, и если французская армия несла где-либо поражения, то, конечно, из-за отсутствия на командном посту герцога Тарентского (титул с 9 декабря 1809 года). Однако бесцветное командование Макдональда армией Каталонии в 1810 году, вялые действия в ходе кампаний 1813–1814 годов и особенно поражение под Кацбахом (26 августа 1813 года) показывают не только беспочвенность подобных притязаний, но и, безусловно, ставят его значительно ниже первых трех из отмеченных военачальников Империи.
Другой знаменитый герой эпопеи – маршал Ланн. Полный порывистости и отваги, прямолинейный и честный, весь – буря, энергия, энтузиазм, сын крестьянина Жан Ланн, маршал Империи и герцог Монтебелло, был совсем не похож на педанта Сен-Сира или самовлюбленного Макдональда. Его обожали солдаты и шли за ним, не колеблясь, в пекло. На поле боя Ланн уверенно и точно направлял массы войск, был прекрасным тактиком, умел заставить людей выполнять свой долг в самой тяжелой обстановке, как под Сарагосой. «Ланн был Ахиллом армии, ее карающим мечом…»
[248], – восторженно вспоминал о нем император на острове Святой Елены. Однако герцог Монтебелло погиб в расцвете сил, ему едва исполнилось сорок лет, он не успел получить крупного самостоятельного командования на театре военных действий, и поэтому у нас нет возможности дать оценку его качествам полководца. Вполне возможно, что он был бы самым лучшим из всей плеяды военачальников Империи.
Что же касается остальных: Бернадота, Бессьера, Лефевра, Мортье, Мюрата, Нея… можно отметить, что при огромной разнице судеб этих людей, их темпераментов и моральных качеств, все они были, очевидно, не более чем лучшими или худшими исполнителями.
Наконец, еще одна общая для всех маршалов черта часто мешала им раскрыть на поле брани свои полководческие таланты. Этой чертой было соперничество, доходившее порой до крайних пределов. Вообще говоря, соперничество между высокопоставленными генералами – явление, вполне естественное в любой армии. Вспомнить, например, непримиримое противостояние Барклая и Багратиона в русской армии в начале войны 1812 года, вражду, где с обеих сторон не стеснялись в средствах, и которая чуть не обернулась для русских войск катастрофой. А чего стоят интриги Беннигсена против Кутузова в тот период, когда Москва была занята Великой Армией! Однако в наполеоновских войсках этот спор за место под солнцем славы приобрел, пожалуй, особо заостренные формы. Причин этому много. Без сомнения, сыграл важную роль тот факт, что все военачальники Французской Империи были людьми относительно молодыми, стремительно поднявшимися по ступеням военной иерархии, и потому кипящими всеми страстями, часто очень самоуверенными, считавшими себя центром вселенной. Кроме того в империи, где императором стал тридцатипятилетний генерал, еще недавно младший офицер артиллерии, не было, как сказал Стендаль, «такого кандидата на судебную должность, который не стремился бы стать министром, не было су-лейтенанта, который не мечтал бы о шпаге главнокомандующего»
[249]. Ясно, что маршалы в такой атмосфере просто вынуждены были сражаться за то, чтобы покрыть себя все новой и новой славой, затмить остальных. Наконец, маршалов было просто слишком много. Из-за этого получалось так, что когда император не присутствовал на каком-либо театре военных действий, там неизбежно оказывались два и более маршалов. Каждый же из них, как уже отмечалось, был уверен в том, что он второй человек в армии, если не в мире, после Наполеона, и ни в коем случае не хотел подчиняться своему коллеге, даже если к этому его вынуждал формальный приказ. Нетрудно догадаться, что это могло привести и действительно приводило к тяжелым последствиям.
