В этой отчаянной кавалерийской схватке в первых рядах дрались представители элиты королевства и лучшие гвардейские эскадроны «Maison du Roi» (Королевского дома). Они выполнили свой долг ценой огромного самопожертвования. Так только в семи гвардейских ротах была убита и ранена почти половина офицеров. «Жандармы Короля сражались сразу с несколькими вражескими эскадронами, и опрокинули их, – рассказывает маркиз де Кенси в своей известной “Истории войн Людовика Великого”, – а су-лейтенант маркиз де Тренель с 40 солдатами атаковал эскадрон Нассау и разбил его. Вражеский офицер подскакал к принцу де Бернонвилю, стоящему во главе жандармов, чтобы разможжить ему голову из пистолета, но промахнулся, принц убил его двумя ударами шпаги… Конно-гренадеры, которых было только 67 человек… последовательно разбили четыре вражеских эскадрона и захватили четыре штандарта»
[4].
Мушкетер в положении «На изготовку».
Гравюра из трактата Лостельно 1647 г.
Естественно, что в подобной армии, привыкшей к победам, родилось сознание своей исключительности, своей особой роли. В период войны с Аугсбургской лигой (1688–1697), именно тогда, когда состоялся бой под Лейзом и когда Франции пришлось драться чуть ли не со всей Западной Европой, была выпущена гравюра, на которой был изображён французский офицер, сражающийся сразу с десятком врагов – имперцем, англичанином, испанцем, голландцем, савойцем, португальцем, шведом… Внизу гравюра была украшена гордой надписью: «Один против всех».
Вполне понятно, что в подобной ситуации Франция стала законодательницей мод не только в военной области. Европа конца XVII века заговорила по-французски не потому, что французский язык красивый, и не потому, что Мольер написал свои замечательные комедии, а Корнель трагедии на этом языке, а потому что французская армия была самой могущественной.
Однако необычайное усиление Франции вызвало естественную реакцию тех стран, которые его опасались, прежде всего Англии и Священной Римской империи германской нации. В результате Франции пришлось после тяжёлой войны с одной лигой выдержать борьбу с другой в ходе знаменитой войны за Испанское наследство (1701–1714). Несмотря на то, что ресурсы королевства были на исходе, в 1703 г. общее количество всех сухопутных вооружённых сил Франции (вместе с ополчением) составило почти 500 тыс. человек. Союзники (англичане, имперцы, голандцы, португальцы, пруссаки) имели примерно столько же солдат на суше. Однако их общие ресурсы, а в особенности силы флота теперь превосходили таковые у французов. Несмотря на мужественную борьбу французские войска понесли ряд тяжёлых поражений, и королевство оказалось на краю гибели.
«Я соберу всё, что осталось от моих войск, – сказал 16 апреля 1712 г. король, обращаясь к маршалу Виллару, которому он поручал последнюю армию, – и вместе с вами я сделаю последнее усилие, чтобы либо погибнуть, либо спасти государство». Маршал Виллар одержал блестящую победу при Денене, и старому королю не пришлось погибать во главе войска. Почётный мир был подписан в марте 1714 г., а в 1715 г. умер Людовик XIV.
Чрезвычайное усилие, которое страна сделала в эти годы, надломило её. В первой половине XVIII века, впрочем, французская армия будет ещё не раз показывать свою доблесть в ходе войны за Польское наследство (1733–1735 гг.), а затем за Австрийское наследство (1740–1748 гг.). Вспомнить хотя бы блестящую победу под Фонтенуа над англо-голландской армией герцога Кумберлендского 11 мая 1745 г., когда Французская гвардия любезно предложила английским гвардейцам дать первый залп. Пешая Французская гвардия поплатилась за эту любезность и была с потерями отброшена. Однако блестящая контратака «Королевского дома» спасла положение, и маршал Морис Саксонский смог рапортовать на поле сражения Людовику XV: «Сир, теперь я достаточно прожил, ибо сегодня я вижу победу Вашего Величества. – И добавил: – Вы видели, на чём держатся судьбы битв».
Однако очень скоро положение начало меняться, и французская армия вступила в полосу своего упадка, который нашёл материальное воплощение в позорных поражениях Семилетней войны (1756–1763 гг.) и прежде всего в разгроме под Россбахом 5 ноября 1757 г.
Почему произошёл этот упадок? Как всегда в сложном историческом процессе не бывает какой-то одной причины. С одной стороны, во главе страны после правления талантливого, энергичного и амбициозного Короля-Солнца встал в 1715–1723 развращённый и полностью принебрегающий интересами государства во имя своих личных интересов регент Филипп Орлеанский. Затем власть принял слабовольный и предавшийся наслаждениям король Людовик XV.
Наверное никто не сформулировал так точно, так легко и блистательно перемену в состоянии французского общества в это время, как А. С. Пушкин: «По свидетельству всех исторических записок, ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени. Последние годы царствования Людовика XIV, ознаменованные строгой набожностию двора, важностию и приличием, не оставили никаких следов. Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастию, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале-рояля не были тайною для Парижа; пример был заразителен… алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей».
Это было сказано о времени Филиппа Орлеанского, но вполне могло бы быть применено к эпохе правления Людовика XV. В общем, налицо был типичный «кризис верхов», усугублённый личными качествами тогдашних правителей.
Страна богатела. Будущая революция произошла не в бедной стране, не по причине особых страданий французского населения в XVIII веке. Наоборот, она свершилась именно потому, что Франция становилась богаче. Никогда ещё за столь короткий срок страна не добивалась столь внушительных экономических успехов, как в это время. Достаточно сказать, что средняя продолжительность жизни французов увеличилась за XVIII век на целых десять лет, детская смертность за тот же период упала с 34 % до 20 %
[5]. Никогда ещё за всю историю человечества люди не выигрывали столько лет у смерти за столь исторически непродолжительный период! Только четверть французов были грамотными в конце XVII века, а через сто лет грамотных было уже около половины населения страны.
В этом всё более комфортном и всё более образованном королевстве прежде всего богатела буржуазия, и отныне она сначала бессознательно, а потом всё более осознанно стремилась к власти. Вольно или невольно её запросам отвечали Вольтер, Руссо, Дидро и прочие «просветители». Внятного ответа на эту пропаганду аристократия не нашла, а король Людовик XV никак не вызывал желания отдать жизнь за его особу и, следовательно, за систему, которая на нём держалась. Если бы во Франции правил решительный, талантливый и амбициозный монарх, такой, например, как Фридрих II, возможно, всё пошло бы совсем по другому пути. Королю удалось бы сплотить знать вокруг своей харизматичной личности, произвести в стране необходимые реформы и ещё больше усилить французское королевство. И, конечно, усилить армию, служба в которой являлась смыслом существования старого дворянства «шпаги». Но наверху был пусть даже, как утверждает известный французский историк Мишель Антуан, очень образованный, знакомый с бюрократической рутинной работой, но, увы, совершенно неспособный повести за собой нацию король.
