В Риме, однако, убийство не считалось преступлением – в том смысле, что государство не было заинтересовано ни в его расследовании, ни в преследовании виновных. Римские сенаторы не занимались сыском. Римскому государству не нужны были прокуроры; оно не считало – по крайней мере, пока им не начали править императоры – что человек, задушивший жену или заколовший личного врага, нанёс ему, государству, ущерб, бросил ему, государству, вызов. Убийство считалось личным делом убитого и убийцы. А восстановление справедливости было личным делом родственников жертвы, которые могли сами провести с виновником серьёзную беседу или нанять адвоката и вызвать виновника в суд. Таким образом, в римском мире привлечение убийцы к ответственности напоминало не детективные сериалы вроде «Таггерта» и ‘C.S.I’, а разбирательство с водителем незастрахованной машины, который врезался в вашу, и которого вам приходится тащить в суд мелких тяжб, чтобы он оплатил вам установку нового бампера. Расследование убийства и привлечение к ответственности виновного ложилось на плечи родственников и друзей убитого.
Сохранившиеся законы свидетельствуют, что развитие представлений об убийстве как о преступлении, наносящем ущерб государству, шло параллельно превращению римского государства в централизованную абсолютную монархию, опирающуюся на армию. Это не совпадение. По мере того как вся власть в государстве сосредотачивалась в руках одного-единственного человека, императора, государство ограничивало права семьи и отдельной личности. Насилие – за исключением насилия, осуществлявшегося самим императором и его представителями – стало представлять угрозу эффективному управлению империей. Это, конечно, не значит, что прежде римляне спокойно относились к убийствам. Они просто не считали, что государство обязано преследовать убийц – разве что в особых случаях, например, когда дело касалось кого-то очень богатого и знаменитого, или когда одновременно гибло много людей. В иных обстоятельствах эта ответственность возлагалась на родственников жертвы, и всё зависело от их желаний и возможностей.
Из этого правила есть только любопытное исключение – паррицид. Его часто путают с патрицидом, то есть отцеубийством; паррицидом, однако, считается убийство любого предка – любого члена семьи, принадлежавшего к старшему (по отношению к убийце) поколению. Более того, в римском праве паррицидом считалось убийство любого члена семьи, включая патронов. Паррицид – это единственный вид убийства, который однозначно упоминался в двенадцати таблицах. Римляне верили, что первый закон о нём принял ещё второй царь Рима, Нума. Римляне, в отличие от представителей почти всех современных обществ, крайней редко преследовали по закону убийц незнакомцев – и при этом испытывали особый, глубоко укоренившийся в культуре страх перед убийством одного члена семьи другим.
III
Убийство в семье
Росций
О том, как римляне боялись, что их убьют собственные дети – под римлянами здесь имеются в виду римские аристократы мужского пола – историки писали так много, что эта тема кажется страшно банальной. В 1999 г. известнейший французский историк Поль Вен назвал паррицид объектом римского «национального невроза»
[52]. Весьма удачное определение. В Дигестах цитируется закон, изданный, когда Римом правил Помпей – в нём даётся определение гораздо более точное и невероятно нудное:
«…если кто-нибудь убьёт отца, мать, деда, бабку, брата, сестру, двоюродного брата по отцу, двоюродного брата по матери, брата отца, брата матери, сестру отца, двоюродного брата по сестре матери, двоюродную сестру по сестре матери, жену, мужа, зятя, тестя, отчима, пасынка, падчерицу, патрона, патрону… Но и мать, которая убьёт сына или дочь, терпит наказание по этому закону, и дед, который убьёт внука, и кроме этого тот, кто купил яд, чтобы дать отцу, хотя бы и не смог дать»
[53].
Исключительно подробный перечень! А главное, гораздо более подробный, чем бесполезные законы об убийстве людей, не относящихся к членам семьи. За пределами этого закона, однако, мы не встретим упоминания убийств двоюродных братьев по матери или бабушк. Уверена, и такое случалось, но подобные дела не входили в число самых громких. По-видимому, в обычной речи под паррицидом всё же понималось отцеубийство – подобно тому, как мы называем убийством любое лишение человека жизни. Когда-нибудь историки будут путаться, сравнивая точные формулировки наших законов с текстами, в которых мы разными терминами обозначали одно и то же. Во всяком случае, почти во всех римских текстах, где встречается термин «паррицид», речь идёт об убийстве отца – в прямом или переносном смысле. Ничего отвратительнее отцеубийства римляне не могли и вообразить, поэтому – чтобы ещё больше запутать историков – они иногда называли этим словом измену родине. В этой книге мы, однако, сделаем вид, что паррицид – это то же, что патрицид, то есть убийство родителей, или, на худой конец, братьев, сестёр и патронов. И не будем вчитываться в законы слишком внимательно. В противном случае придётся потратить примерно двадцать тысяч слов на объяснение всех этих латинских терминов, а это, честно признаюсь, очень тяжело и скучно. Примерно как ставить пломбу. Так что не будем об этом. Пойдём дальше.
Главная проблема с парри-/патрицидом заключается в том, что большинство повествующих о нём источников относятся ко временам заката республики, то есть к достаточно короткому историческому периоду, в ходе которого в римской культуре и политике происходили большие перемены, пока люди, называвшие себя отцами отечества, закалывали друг друга на улицах. Ещё одна проблема связана с тем, что почти все тексты, в которых упоминается паррицид, представляют собой образцы риторики или вовсе описывают гипотетические ситуации. Такие источники по определению далеки от какой бы то ни было реальности. Это ставит под сомнение наше представление о том что римляне как культурная группа боялись паррицида, подобно тому, как мы боимся коллег Теда Банди и «убийц из Золотого штата»
[54].
Доказательством того, что паррицид был для римлян «национальным неврозом», служит наказание, которое они придумали для отцеубийц. Это, возможно, одно из самых зловещих римских изобретений. По-латински оно называлось culleus или poena cullei. В наши дни ему регулярно посвящают статьи-кликбейты с заголовками в стиле «От этой римской казни вас затошнит!». Знанием о нём можно блеснуть в разговоре с незнакомцами в пабе, так что записывайте. Если верить Дигестам, человека, обвинённого в отцеубийстве, сначала били розгами цвета крови (наверное, они их красили, я не знаю), а затем зашивали в мешок. Вместе с ним в мешок зашивали собаку, петуха, змею и обезьяну, а потом мешок бросали в море
[55]. Представьте себе ужас человека, оказавшегося в мешке с напуганной собакой и добавьте к этому чудовищный клубок из петуха, обезьяны и змеи, не говоря уже об утоплении. У римских писателей эта картина вызывала ни с чем не сравнимый страх – а если римлян что-то пугало, значит, это действительно страшно. Сенека Старший писал, что живо представляет себе и мешок, и змею, и бездну
[56], но я не рекомендую вам следовать его примеру, а то вы потом не сможете уснуть. До конца не ясно, использовались ли животные на самом деле, или наказание заключалось всего лишь («всего лишь») в зашивании в мешок и утоплении. Некоторые вообще сомневаются, что оно существовало, но это сомнения престарелых поклонников Цицерона, выдающих желаемое за действительное. Лично мне достаточно этих строк Сенеки и слов брата самого Цицерона, утверждавшего, что он таким образом казнил двух человек (даже не римлян), будучи проконсулом в Смирне. Велика вероятность, что эту казнь приводили в исполнение как минимум несколько раз. Кстати, римляне каждый год приносили в жертву собак, так что от них можно ожидать любой мерзости
[57]. Жуткие люди.
