Один итальянский историк считает, что в деле Сильвана Тиберия заинтересовало ещё одно обстоятельство. Он выдвигает предположение, что Марк Плавтий Сильван и некий Сервий Плавт, которого, если верить хронике Св. Иеронима, в 24 году н. э. уличили в растлении собственного сына – это один и тот же человек. Если это так, человеком он был поистине ужасным: сперва он совершил половое преступление в отношении сына – в чём конкретно заключалось «растление», Иероним не сообщает – а затем, когда в этом его уже обвинили, убил жену, выбросив её из окна. А ведь сделать это не так-то просто. Задумайтесь на мгновение о том, каково это – схватить взрослую женщину, которая, скорее всего, активно сопротивляется, и выкинуть её из окна, не давая ей уцепиться за подоконник или за что-нибудь ещё. Представьте, какая это упорная борьба не на жизнь, а на смерть. Даже если Сильвану кто-то помог, этот способ убийства нельзя назвать простым. Он свидетельствует о том, что он не планировал ничего заранее, но в тот день был решительно настроен расправиться с жертвой. И если Сильван и Сервий – одно лицо, возможно, обстоятельства смерти Апронии навели Тиберия (и её отца) на мысль о мотиве преступления. Нетрудно представить, что жена испытывала отвращение к мужу-насильнику, в результате чего могла вспыхнуть драка. Удивляло лишь то, что подобное произошло в одном из «благородных» семейств, члены которых должны были контролировать эмоции и беречь свою репутацию.
Но, по-видимому, нечто подобное действительно произошло. Тиберий обнаружил улики и отправил Сильвана в сенат, чтобы там его официально судили и признали виновным (в те времена императоры пытались сохранять видимость демократии). Но дожить до суда Сильвану было не суждено. Вмешалась его бабушка Ургулания: она послала ему кинжал – вежливый, но не такой уж тонкий намёк на то, что Сильвану следует избавить всех от траты времени и денег и наказать себя самостоятельно, пронзив себе грудь. Убивать себя Сильвану не хотелось – пожалуй, единственное, в чём его можно понять – и, не сумев себя заколоть (здесь его тоже можно понять), он приказал рабу вскрыть себе вены. Свершилось ли правосудие – вопрос дискуссионный. Жизни Сильван лишился, но есть ощущение, что он остался безнаказанным, ведь ему позволили умереть у себя дома от собственной руки, избежав публичного суда. Да и история обошлась с ним довольно мягко.
Это убийство кажется ещё более интригующим, если учесть то, о чём Тацит не упомянул – вероятно, потому, что он был тот ещё женоненавистник и старательно замалчивал роль женщин во всём, о чём писал. У Сильвана была сестра по имени Плавтия Ургуланилла, одно время находившаяся замужем за будущим императором Клавдием. Светоний мимоходом сообщает, что Клавдий развёлся с Ургуланиллой «из-за её наглого разврата и из-за подозрения в убийстве»
[111]. Логично предположить, что речь идёт об убийстве её невестки Апронии. В таком случае есть подозрение, что убита она была не в порыве страсти, разыгравшейся среди ночи, а в результате внутрисемейного заговора. Если вспомнить, что Сильван – это, возможно, упомянутый Иеронимом Сервий, можно предположить, что брат и сестра вместе сделали нечто ужасное с сыном Сильвана, а когда это вскрылось, вместе убили его жену и пытались – безуспешно – выдать произошедшее за самоубийство. Примечательно, что Ургуланилле не грозило ничего, кроме развода: нет оснований считать, что Апроний предъявлял ей какие-либо претензии, а Тиберию наверняка не было до неё никакого дела.
Тацит, однако, объясняет действия Сильвана иначе – так же, как объясняли их его друзья после его вынужденного самоубийства. С друзьями Сильвану повезло: они отказывались верить, что такой уважаемый человек мог взять и убить жену, и решили, что Сильван сошёл с ума. Считалось, что безумие вызывают колдуны или боги – чаще колдуны. Светоний, к примеру, сообщает, что многие люди полагали, будто Гай Калигула сошёл с ума из-за того, что его последняя жена Цезония переборщила с любовными зельями
[112]. К такому же выводу пришли и друзья Сильвана: они накинулись на его первую жену Нумантину. Бедную Нумантину, которая, должно быть, жила своей жизнью и с наслаждением следила за этим скандалом, обвинили в том, что она наслала на бывшего мужа безумие посредством заклинаний и зелий. Это было серьёзное обвинение, и её дело рассматривалось в суде. К счастью, суд её оправдал – видимо, больше её упрекнуть было не в чем. Всё это, однако, демонстрирует, насколько нелепой казалась сенаторам мысль о том, что один из них убил свою жену. Им легче было поверить в то, что его довели до безумия при помощи колдовства, чем в то, что он просто был очень плохим человеком.
Регилла
Тот факт, что в римской истории известно всего два случая убийства жён их высокопоставленными мужьями, причём второй имел место через полтора столетия после первого, означает одно из двух: либо высокопоставленные мужчины и впрямь крайне редко убивали своих жён, либо до подобных убийств никому просто не было дела. Вышеупомянутый второй случай – это убийство Аппии Аннии Региллы Атилии Кавкадии Тертуллы. Римляне звали её просто Аспазией Аннией Региллой, а мы будем звать её просто Региллой. В 160 году н. э. Региллу убил её муж Герод Аттик. Вы наверняка знаете кое-что о Героде Аттике, если хоть раз бывали в Афинах или видели фотографии прекрасно сохранившегося, до сих пор использующегося театра на южном склоне Акрополя. Это театр Герода Аттика – огромное сооружение римских времён, построенное обычным гражданином в честь жены, которую он убил: в честь Региллы.
Герод Аттик был одним из тех людей, которые на Западе сохранились сегодня разве что в Англии. Он был фигурой вроде Бориса Джонсона или Джейкоба Рис-Могга
[113], которая могла возникнуть лишь в обществе, где существуют древняя аристократия, чудовищное неравенство и вера в то, что богатые коренным образом отличаются от всех остальных – разумеется, в лучшую сторону. Он родился в Афинах в 101 году н. э., но при этом был римским гражданином. Исключительно богатый меценат, горячий сторонник течения, представители которого считали себя интеллектуалами и при этом очень всех раздражали, он стал римским сенатором, а затем консулом и приятелем нескольких императоров. В предках у него были афиняне классического периода (к которым даже римляне относились с пиететом), а сам он считал себя потомком Ахилла и Зевса. Среди множества его имён было и имя Клавдий, то есть он претендовал на родство с римскими патрициями и императорами. И, как многие мальчики из богатых семей, которые могут делать всё, что им заблагорассудится, вёл он себя просто отвратительно.
Краткие биографии Герода, вроде той, что можно найти в «Википедии», чаще всего ему льстят. В них перечисляются написанные им книги и воздвигнутые им здания, которых он оставил после себя немало. Герод был демонстративно щедр, когда речь шла о сооружениях, на которых он мог увековечить своё имя. Он построил стадионы в Афинах и Дельфах, акведуки в Канузии и Александрии Троадской, бани в Фермопилах (место, где сражались легендарные триста спартанцев), театр в Коринфе, водопровод в Трое, фонтаны в Олимпии и так далее и тому подобное. Он тратил огромные деньги на то, что ему нравилось, потому что не испытывал в них недостатка. Одна из моих любимых историй о нём изложена в биографии, написанной неким Филостратом. Филострат утверждает, что Аттик, третий сын Герода, никак не мог научиться читать и писать. Интеллектуал Герод этого стыдился, но в конце концов нашёл гениальное решение: он привёл двадцать четыре мальчика и назвал каждого из них в честь одной из букв греческого алфавита. Такие абсурдные идеи приходят в голову только очень, очень богатым людям. Нужно было догадаться использовать жизни и имена двадцати четырёх человек, чтобы научить одного-единственного ребёнка одной-единственной вещи. В общем, эта история проливает свет на то, как Герод Аттик относился к остальным людям
[114].
