Cuffing (толкание) — это нечто, выполняемое мужчиной и женщиной вместе, в то время как swerking (сверление) — более одностороннее слово. Весьма мудрая девушка по имени Амариллис сказала мне однажды: «Мне нравится толкаться, но я не хочу такого парня, который сверлит меня только из самолюбия»
[11]. То, что мужчина и женщина делают вместе, обозначается также словом balling
[12].
Нет надобности обсуждать здесь kirp, tunc и их многочисленные синонимы, поскольку это всего лишь вульгарные выражения, ничего не прибавляющие к нашему пониманию. Для большинства людей пенис связывается с представлением о чем-то кожистом и не особенно внушительном, а если в доме есть маленькие мальчики — о чем-то хитром
[13].
Для органа в его висячем положении достаточно обозначения «пенис». Для более благородного состояния эрекции, как я полагаю, ближе к действительности слово «фаллос», хотя оно звучит искусственно и лишено колорита. Женский орган мы будем называть влагалищем. Это слово обладает теплотой, если и не всеми другими качествами слова tunk. Главную трудность представляют внешние половые органы женщины, называемые анатомами vulva. Это уж слишком клиническое слово для повседневного употребления, но поскольку для них нет никакого приличного названия, мы остановимся на традиционном термине половые органы.
Есть множество других слов, которые можно найти в Rogets Thesaurus
[14], в различных словарях сленга [2] и в уголовных кодексах разных стран, но приведенный выше перечень, пожалуй, достаточно полон для повседневных целей.
Природа непристойностей
Я не стану здесь объяснять, почему предпочитаю не пользоваться непристойными словами. Само слово «непристойное» (obscene) означает нечто отталкивающее. Непристойное обычно делят на 2 группы — порнографию и скатологию. «Порнография» означает «писание о потаскухах» и состоит из слов, имеющих отношение к спальне, тогда как «скатология» содержит вульгарные выражения, относящиеся к туалету. Некоторые находят оскорбительными и порнографию, и скатологию, другие — только одну из них, но не другую. Все это создает впечатление, будто непристойное определяется какими-то искусственными правилами, но это не совсем так. Оно имеет гораздо более глубокий психологический смысл.
Любое слово, если только это слово стоит произнести, вызывает некоторый образ у слушателя — и у говорящего тоже. Эти образы не всегда представляются нам отчетливо, но при некотором старании их можно извлечь из глубин нашей психики. Образы, соответствующие большинству слов, бледны, бесформенны и призрачны, они теряются в неизвестном фоне, если только они нам не очень знакомы. Поэтому мы их редко замечаем, когда и как говорят. Такие образы можно назвать Взрослыми, или призрачными образами. Другие же слова сопровождаются более живыми и сложными образами. Эти образы — пережитки действа; они называются Детскими, или первичными образами [3]. Поскольку эти первичные образы столь подробны и красочны, они вызывают эмоциональные реакции. Некоторые из этих слов поразительно красивы, подобно образам, часто возникающим у курильщиков марихуаны или любителей ЛСД
[15]. Другие же образы — отталкивающие; они и будут нас здесь интересовать, поскольку они дают психологический способ определить, что такое непристойность. Слово становится непристойным, если сопровождающий его образ является таковым, потому что он и стоящая за ним действительность стали живыми и отталкивающими в детстве, как становятся обычно пахучие экскременты во время приучения к горшку; и такой образ сохраняет свою силу в дальнейшей жизни [4]. Это определение непристойного не основывается на искусственных правилах, введенных подлой, деспотичной властью, чтобы лишить народ свободы слова
[16], но возникает из структуры нервной системы человека и его глубинной психологии.
Если непристойность основывается на глубоких и универсальных психологических факторах, происходящих из детства, то лишь детские слова могут иметь такую силу. Если же язык выучен в более позднем возрасте, например, после шести лет, то язык уже не содержит для человека никаких непристойностей, поскольку он никогда не слышал слов этого языка в раннем детстве. Так, благопристойный англичанин способен произносить или читать такие слова, как merde, scheiß, fourrer, vegeln, cul или schwanz
[17] без какого-либо смущения или сопротивления, потому что эти слова, даже если ему вполне известно их значение, не вызывают в его психике никаких первичных образов, а сохраняют более абстрактный характер. Но в случае, когда новый язык глубоко внедряется в психику человека и он начинает над ним думать, некоторые слова этого языка постепенно проникают в первичные слои психики, и таким образом становятся непристойными.
Из этих наблюдений вытекает, что непристойное устранить невозможно; но те или иные слова, вызывающие реакцию непристойности, разумеется, случайны. Они связаны в основном с запахом и вкусом, а также со скользким прикосновением. Непристойные слова — это слова, которые связываются в нашем первичном образном мире с ощущением скользкого. В некоторых случаях самые невинные слова могут превратиться в отъявленные непристойности, вследствие определенных переживаний в детстве, когда формируются соответствующие образы.
Таким образом, новое поколение может избавиться от старых непристойностей, но его потомки создадут вместо них новые, например, превратив обычное слово в непристойное (pig
[18]) или введя в общее употребление редкое выражение («mother-cuffer»
[19]). Можно представить себе воспитание детей, вполне свободное от реакций непристойности, но вряд ли это осуществимо ввиду строения человеческой нервной системы. Полагаю, что было бы очень трудно устранить какой-нибудь тренировкой чувство облегчения, испытываемое большинством людей при выходе из общественной уборной.
