И вот научившись, чего не надо видеть, чего не надо слышать, чего не надо трогать, чего не надо чувствовать, чего не надо думать и чем не надо быть, ребенок отправляется в школу. Здесь он встречается с учителями и с другими детьми. Это называется начальной школой, но в действительности это юридическая школа. К десяти годам (а это и есть возраст, когда делаются юристы), он уже законченный казуист по собственным делам. Ему приходится стать таким, особенно если он зол или шаловлив. Вы сказали: не писать поверх написанного, но не сказали: не стирать с доски (или обратно). Вы сказали: не отнимать у нее конфеты, но не сказали: не отнимать жевательную резинку. Вы велели мне не говорить плохие слова кузине Мери, но не запретили раздевать ее. Вы запретили класть под себя девочек, но ничего не сказали о мальчиках.
Потом, уже в средней школе, обнаруживается подлинный сценарий. «Не ходи в автокино
[164]. Ты придешь беременной!» До этого она не знала, как можно забеременеть. Теперь она знает. Но она еще не готова. Она ждет сигнала. «Не ходи в автокино, ты забеременеешь — не ходи, пока я не дам сигнала». Она знает, что мать родила ее в шестнадцать лет, и очень скоро соображает, что появилась на свет вне брака. Естественно, мать начинает сильно нервничать, когда дочери исполняется шестнадцать. И однажды мать говорит ей: «Лето — самое худшее время, в это время школьницы становятся беременными» (обобщая, таким образом, собственный опыт). Это сигнал. И вот дочь отправляется в автокино и приходит оттуда беременной.
«Не входи в мужскую уборную, там ты встретишь плохого человека, и он сделает с тобой что-то гадкое», — говорит отец своему восьмилетнему сыну. И он повторяет это примерно раз в год. Когда приходит время, мальчик спрашивает себя, что это за гадкая вещь, о которой говорит отец, и он знает, где найти ответ. Другой отец сумел вложить в одну фразу, сказанную сыну-подростку, не только свои инструкции по поводу секса, но и целый жизненный сценарий. «Смотри же, как бы я не поймал тебя у того дома на Бурбон-стрит, где женщины все делают за пять долларов». Так как у мальчика нет пяти долларов, он крадет их из маминого кошелька, намереваясь посетить Бурбон-стрит на следующий день. Но мать случайно пересчитывает деньги в тот же вечер и находит их там, где мальчик их спрятал. Виновный пойман и наказан. Он хорошо усваивает свой урок: «Если бы я пошел туда сразу же после обеда, не откладывая на завтра, то все было бы в порядке». Тогда он не поймался бы с пятью долларами. Это хороший сценарий малоудачника. Если тебе нужны женщины — достань денег. Истрать их как можно скорее, пока тебя не поймали. Выиграть ты не можешь, но зато не проиграешь.
Инструкция неудачника звучит примерно так: «Если у тебя первый раз не вышло, — пытайся, пытайся, пытайся снова. Если ты немножко и выиграешь, пытайся еще, и, в конце концов, ты непременно проиграешь, потому что нельзя же всегда выигрывать». Инструкция удачника говорит: «А зачем вообще проигрывать? Если ты проиграл, значит, ты плохо играл. Повторяй это снова, пока не научишься играть хорошо».
Если не вмешается какая-нибудь решающая сила, то сценарий будет доведен до счастливого или несчастного конца. Есть три таких силы. Величайшие нарушители сценариев — это массовые события, неотвратимо преграждающие дорогу истории: война, голод, эпидемия, преследование. Они подхватывают и сокрушают, как космический бульдозер, всех, кого встречают на своем пути, если не считать некоторых ловкачей, которые ухитряются взобраться на такую машину и там удобно устроиться. Вторая сила — это психотерапия и другие виды обращения личности
[165], ломающие сценарии и превращающие неудачников в малоудачников, а малоудачников в удачников (что передается словами «выздороветь», «встроиться»
[166] или «увидеть свет»).
В редких случаях одерживает верх третья сила, и сценарий ломается автономным решением или пересмотром прежнего решения, выполненным самой личностью. Мао Цзэдун, глава Китайской Народной Республики, начал свою жизнь представителем среднего класса со сценарием среднего класса, но затем, в результате внутренней борьбы, превратился в то, что он называет «настоящим пролетарием», после этого ему стало удобно в такой новой роли и неудобно в старой роли члена среднего класса, которая волей
[167] китайской истории должна была стать ролью неудачника. [3] «Встроившись» таким образом в историю, он стал удачником в войне и в политике, а также и в литературе, поскольку лишь немногие авторы нового времени имели столько читателей при жизни
[168].
Важно отметить, что сценарий не является «подсознательным» и может быть легко расшифрован искусным исследователем или внимательным самоизучением
[169]. Трудность здесь в том, что большинство людей не решается признать существование такого жизненного плана и предпочитает демонстрировать свою независимость, разыгрывая игры, которые в свою очередь продиктованы их сценарием.
Типы сценариев
Сценарии составляются на всю жизнь. Они основываются на твердых решениях детства и постоянно подкрепляемом родительском программировании. Это подкрепление может иметь вид ежедневного контакта, как это бывает у мужчин, работающих в предприятии своего отца, или у женщин, каждое утро звонящих своей матери по телефону, чтобы поболтать с нею; в других случаях оно действует реже и более тонким способом, но столь же сильно посредством случайной переписки. После смерти родителей их инструкции могут сохраняться в памяти еще живее.
На языке сценариев неудачник называется лягушкой [4], а удачник называется принцем или принцессой. Родители хотят, чтобы их дети были либо удачниками, либо неудачниками. Может случиться, что они хотели бы видеть их «счастливыми» в выбранной для них роли, но, кроме особых случаев, они не хотят их превращения из удачника в неудачника или наоборот. Мать, воспитывающая лягушку, может быть, хочет, чтобы она была счастливой лягушкой, но будет подавлять любые попытки девочки стать принцессой («Интересно, за кого ты себя принимаешь?»), и она это делает потому, что сама была запрограммирована воспитывать из дочери лягушку. Отец, воспитывающий из сына принца, хочет, чтобы его сын был счастлив, но скорее предпочтет видеть его несчастным, чем превратившимся в лягушку. («Мы ведь дали тебе все самое лучшее».)
